смехом, щурил глаза и масляно щерился. – Будем работать вместе, да-а? Ты смотри пока, привыкай, мы поможем! Валя поможет, Рустам поможет! Я Вале верю, а он говорит – ты крутой! Мы тебе поможем, ты нам поможешь, будем бабки лопатой грести!

Андрей в течение всего разговора давил в себе неприязнь. Очевидная нерусскость Рустама его не напрягала (как могла бы лет пятнадцать-двадцать назад), но раздражали и выводили из себя нахрапистый напор и простота, в которую не верилось: из-за оскала кривоватых зубов, жесткого блеска в темных глазах, из-за утрированного акцента, который Рустам то включал, то выключал, словно щелкал невидимым тумблером.

– Ты чего как неродной, Андрюха? – Валька прощально махнул Рустаму, отъезжающему на черном джипе. – Рустам нормальный мужик, я с ним давно работаю. Знаешь, сколько он вбухал в цех? Оборудование сам достал и швей нанял. Прибыль честно делит. Ты пока на зарплате будешь, раз сам так решил, а потом, если захочешь вложиться в бизнес, увидишь, что он не жадный.

– Не понравился он мне, – Андрей скривился, – какой-то мутный. И злой. Я сам, конечно, не ангел, но…

– Да ладно, Андрюха! Не придумывай! Все нормально будет, я тебе говорю. Давай, впрягайся. Мне тут надо еще кое-какие дела порешать, а ты давай в цех, да?

Подвал под многоэтажным домом, где шили поддельную фирму́ и непритязательный ноунейм, был похож на многокомнатную коммуналку, в которой снесли стены. Кое-где оставили несущие опоры, кое-что зашили гипсокартоном и покрасили, но делалось это точно не ради красоты. Да и удобством тоже никто не заморачивался. Списанные офисные столы, ряд узких, словно прищуренных, окошек под самым потолком, настольные лампы со слепящим светом, престарелые, хотя и отлаженные швейные машинки, в основном бытовые, промышленных всего пара, в придачу к оверлоку и раскройному агрегату. Для бесперебойной работы всей этой техники в подвал провели силовой кабель, пробив дыру в стене.

Один из подвальных отнорышей был отгорожен от общего пространства занавеской из ткани с разноцветными зигзагами – неоспоримо восточной, словно пропитанной солнцем, запахом зиры и душистого перца. В первый же день Андрей из любопытства заглянул за занавеску и, как оказалось, без спросу вломился в чужое жилище.

Да, там жили. Не все, но больше половины швей в этом сыром подвале не только работали, но и спали, ели, мылись. Шесть застеленных коек, несколько табуретов, пузатый холодильник, кухонный напольный шкаф с плиткой, от которой тянулся шланг к газовому баллону. Справа от него – еще какая-то выгородка из старых дверных полотен со следами от петель. За ней кто-то негромко возился, потом зажурчала вода, а еще через несколько секунд вышла девушка.

Камиля. Имя представлялось Андрею бледно-оранжевым и ароматным, как абрикос размером с куриное яйцо. Имя-недотрога: нажми чуть сильнее и поранишь бархатистую кожицу; имя, еще не ставшее тканью, невесомое и нежное, как промытый и расчесанный шелк. И вопреки всякой логике оно звенело на последнем, ударном слоге – почти неслышно, как бубенцы на браслетах восточной танцовщицы.

Камиля. Самая молодая, самая старательная, самая тихая (несколько недель вообще не поднимала на него глаз). Спустя неделю после их первой встречи Андрей поймал себя на том, что не может сосредоточиться на работе, потому что все время ищет повод подойти к ее столу, третьему в правом ряду. Камиля, вы слышали, что я просил обратить особое внимание на боковые разрезы на этой тунике? Камиля, вы знаете, что приходил технолог и мы немного изменили лекала этой модели? Камиля, вы отлично сделали отстрочку, спасибо. Камиля, Камиля, Камиля.

На него стали коситься другие швеи: одни с неприязнью, другие с усмешкой. Иногда женщины говорили что-то Камиле, если Андрей проходил мимо. Он ничего не понимал: машинки своим тарахтением заглушали даже те русские слова, которые вроде бы проскальзывали в потоке тарабарщины, а из-за шума Андрей никак не мог уловить структуру незнакомого языка, его рисунок. Хотя что это изменило бы? Ничего.

Он разозлился на себя за наваждение, но разозлился весело, сказав сам себе: хватит страдать, нужно делом заниматься! В противоположном от входа конце подвала осталось довольно обширное свободное пространство, в котором он решил устроить себе кабинет-мастерскую. Все было сделано за неделю: куплена мебель (офисное кресло, рабочий и огромный раскройный стол, стеллажи), компьютер, пара портновских манекенов, высокие торшеры, больше похожие на прожекторы, чем на домашние светильники. Из магазина канцтоваров Андрей вывез несчетное количество альбомов, карандашей, ластиков, кальки и координатной бумаги; из дома привез здоровенную коробку длинных и прочных японских булавок и несколько пар любимых ножниц, в том числе материны.

Валька, который в цеху появлялся редко, увидев, что нагородил Барганов, присвистнул:

– Ну ты даешь! Это тебе Рустам, что ли, бабла отвалил? Вы, что ли, без меня встречались? – В голосе Вальки Андрею послышалась ревность.

– При чем тут Рустам? Я сам. Снял деньги, остались после… Да неважно. В общем, прокатал на такси тысяч пять, зато купил все, что собирался.

– Нехило ты вложился. – Валька подошел к манекену, потыкал пальцем упругий бок. – И типа с нас ничего за это не возьмешь?

– За это не возьму. Но я хочу сменить ткани по паре моделей. Ты давай рожу не криви. Сам знаешь, что те жуткие розочки никто покупать не хочет. Как вам вообще пришло в голову шить из такого дерьма? И еще пару туник придумал. Ты же для того меня позвал? Короче, там ничего сложного, но нужно доработать лекала и заказать материал. Оплатите?

– Ладно. Только ты не слишком шикуй. Мы все-таки для широких народных масс шьем, им и розочки сойдут. Ну, я тогда поеду, да-а? – Валька хлопнул Андрея по плечу, и тот пошатнулся.

– Подожди, – Андрей потер плечо, указал Вальке на кресло, – присядь.

– Андрюх, мне в банк надо, потом Анька просила кое-что…

– Валь, – Андрей собрался с духом, – я хочу сделать именную коллекцию.

Он врал себе недолго, всего пару дней после того разговора в душном кафе. «Работа все равно нужна, – убеждал он себя по дороге к метро, – а Валька предлагает то, что тебе всегда нравилось. Ты это умеешь, умеешь лучше многих. И вообще, ты уже согласился! Ты ничем не рискуешь, а платить обещают нормально. Не понравится – можно свалить. Да хоть после первого дня».

Но ему понравилось. Неуютный подвал был похож на котельную, его первое жилье в Москве, и Андрей словно вернулся домой, к себе самому – давнему, молодому, энергичному. Его, как ни удивительно, не раздражала продукция, которую производил цех: большую часть идей Ханкин содрал со «шмоток от Барганова», давних, еще времен