он не признает своей вины. Или, как они говорят, «в несознанке». Это женщины между собой говорили, когда я передачу приносила. Боже, такая стыдоба. Очереди там у этих окошек длинные, окошки маленькие, как бойницы. Ну как в тридцатые годы. Мне мама рассказывала, как она отцу передачки носила. Ничего не изменилось. Но ведь можно сделать как-нибудь поприличнее. Нет, кругом решетки, ключи и замки амбарные, как при Иване Грозном. И запах прокисших щей. Именно не борща, а щей. Я там чуть в обморок не падаю. Дети говорят: давай мы сходим. Но я не хочу, чтобы они видели это средневековье. Вот в сериалах иногда показывают следственные изоляторы и тюрьмы. Это то, что там внутри. Но ни разу не показали этот ужас в приеме так называемой дачки. Я уже освоила язык народный. Именно: дачки, свиданки, несознанки, признанки.

И она расплакалась. Побежала на кухню и вернулась с бутылкой водки. Налила в стопки мне и Альке. Мы с Алькой молча смотрим на нее. Между прочим вот этого ужаса грязной тюремной обыденности я и боюсь. Лучше сразу бы дома пристрелили – и свободна. А так – решетки, замки, ключи, дачки, передачки. Ужас.

– Девочки, я уже с коньяка перешла на водку. Прогресс по наклонной набирает скорость. Уже скоро, наверное, перейду на самопал, так это называется. Но, между прочим, помогает.

И она подняла рюмку. Выпила лихо, видно, правда, успешно осваивает вино-водочную продукцию. Я тоже выпила. Обычай у нас такой. Алька, как всегда, за рулем. Ирина вытерла слезы и спрашивает:

– Ну, а у вас как дела? Как на Кипре отдыхали?

– Отдыхали хорошо, – говорю я. – Только очень уставали.

– А что такое?

– Да шутим мы. Работали с адвокатами. Они наставляли нас на правильные показания. Чтобы, значит, защищать честь НК.

Алька смотрит на меня внимательно. Я, конечно, поняла, что всего рассказывать не надо. У врага везде уши и глаза. Сама болтает, зараза, черт те что, а я слова не скажи.

– А что вы так быстро прилетели?

– У меня отец заболел, – говорю я. – Со Степкой некому было сидеть.

– Я слышала, что у вас все нормально. Мне адвокат Володи говорил, что вас тоже вызывают на допросы.

– Пока все идет без эксцессов, – говорит Алька.

– А у тебя? – говорит Ирина и смотрит на меня. Алька тоже. Вот думаю зараза, что я дура что ли? Боится, что я вдруг начну жаловаться, как меня в прокуратуре Алексеев чуть не посадил за решетку?

– Все нормально. Буднично и монотонно.

– И у Володи так вначале было… – тихо говорит Ирина.

И вдруг, будто опомнившись, смотрит с испугом на нас. Как мы эти ее слова воспримем.

– Не беспокойся, – говорит Алька. – Мы это все понимаем. И уже привыкли.

И тут Ирина, как-то осторожно и тихо, говорит:

– Мне наш адвокат рассказывал, что у вас со своими адвокатами конфликт получился.

Мы с Алькой с удивлением переглянулись. Вот адвокат – болтун, или это он действует на опережение, чтобы изложить свою версию конфликта.

– Немного повздорили мы с ними, – говорит Алька. – И решили, что обойдемся без них.

– Как же так без них? – с испугом говорит Ирина.

– А мы свидетели, – говорит Алька. – Нам адвокат не обязателен. Уж очень они занудливые. Все учат и учат. А это, согласись, иногда надоедает.

– Они же специалисты. И их рекомендовало руководство. А у руководства наверняка имеются сведения о возможностях тех или иных адвокатов. Вот Володин адвокат считается одним из лучших в Москве. И он уверяет меня, что добьется освобождения. Но на это, говорит, потребуется время.

Ирина смотрит на нас. Как бы ждет разъяснений. Но мы рассказывать ничего не стали, чтобы не расстраивать ее.

«Югань»

После ареста хозяина мое общение с внешним миром проходило через ЦБК и в основном, конечно, через Федоровну. Все контрагенты вначале обращались к ней. И если вдруг была необходимость поддерживать с ними постоянные отношения, тогда я давала свои мобильные номера.

И вот она как-то звонит и говорит так сухо, официально:

– Вероника Николаевна, вами здесь интересуются представители «Югани». У нас с ними сроки выплаты проходят по векселям, помните, я вам докладывала.

– Конечно, помню.

И понимаю, что если Федоровна так сухо и официально, значит объекты где-то рядом.

– Они хотели бы переговорить с вами по этому вопросу. Когда бы вы смогли их принять?

Я уже хотела назначить на сегодня, а потом подумала, что надо переговорить с Алькой. Она в курсе, может чего посоветует. Что будет просить «Югань» мне было совершенно ясно. Но я уже узнавала, когда пришло письмо от Тэди, что из руководства этот вопрос никто решать не собирается. У нас ведь как было раньше? Должники шли решать вопросы к руководству. А к нам уже потом приходили соответствующие документы с визами подразделений. Мы этих должников и в глаза не видели. И они нас тоже. Машина работала аккуратно и без сбоев. Чтобы я тогда не подписала, никогда не возникало никаких конфликтов. И никогда ко мне не было никаких претензий. Нас всех это устраивало. И мы радовались жизни в пределах выплаченных сумм.

– Знаешь, Федоровна, давай на завтра. В нашей комнате, на Гусарском.

Буквально через минуту Федоровна перезванивает мне.

– Вероника Николаевна, скажу тебе, такие серьезные дядечки. И видно, что недовольны и очень серьезно настроены. Они и мне начали жаловаться и предъявлять претензии. Мол, мы договаривались с руководством, так нельзя. Мы теперь поставлены в критическое положение. Я спокойно сказала им о своем сочувствии, но я эти вопросы не решаю. Они предварительно завалили меня конфетами и шоколадом, естественно пытаясь узнать, кто сейчас решает эти вопросы. Я им отвечаю, что все вопросы, касающиеся деятельности фирм, решают генеральные директора согласно уставу. Но вижу, они мне так и не поверили. А конфеты ничего, приходи чайку попьем.

– Спасибо, Федоровна, – говорю смеясь. – Чтобы я без тебя делала?

– Вероника Николаевна, мы всегда на страже интересов.

Я заметила, что уже который раз она с легкой иронией, но упорно называет меня по имени и отчеству. Я позвонила Альке, и она сказала, что будет по делам в офисе на Гусарском, там и увидимся.

2

Когда я вошла, Алька разговаривала с каким-то довольно представительным мужчиной, который сидел перед ней, чуть ли не мурлыкая, не спуская глаз с ее ног. Они сидели за кофейным столиком. Мы для приема партнеров мужского пола с Алькой договорились так. Когда посетитель нам был нужен, садились за кофейный столик, чтобы было очевиднее наше обаяние. Когда клиент был нам неинтересен или в нас заинтересован, мы принимали его сидя за обычным офисным столом. И, надо сказать, система действовала эффективно. Мужчина, отмурлыкав последнюю фразу, встал и стал усиленно откланиваться. Алька подписала ему пропуск, и с улыбкой протянула его.

– Так я надеюсь… – с улыбкой откланялся мужчина.

– Я подумаю, – с улыбкой отвечала Алька.

Когда за мужчиной закрылась дверь, Алька сказала:

– Такой противный, а ведь поди ж ты, надеется на успех.

– А чего он желает?

– Мы отгрузили еще в прошлом году на одну из его фирм нефть для продажи. В ответ он должен был поспособствовать приватизации дома отдыха для одной из наших фирм. Но сейчас наши приватизацией заниматься не желают, не до этого. Это был проект руководства. А долг за нефть остается. Вот он и суетится.

– А чего ты его за этот столик посадила?

– Да торопилась, – засмеялась Алька. –