Я скользнула обратно в поток. Над ним по-прежнему был всегодюйм воздуха. Приходилось рисковать: утонуть там или остаться здесь и либо бытьубитой ламией, либо попасть в рабство к вампиру. Трудно выбирать при такомбогатстве возможностей.

Я нырнула в туннель, прижимаясь ртом к мокрому своду. Да,можно дышать. Может быть, сегодня я еще не умру. Чудеса иногда случаются.

По туннелю прошли небольшие волны, одна захлестнула мнелицо, и я глотнула воды. Осторожней надо! Это ведь от моих движений пошлаволна. Так я еще сама себя утоплю.

Пока вода не успокоилась, я стояла почти неподвижно,проветривая легкие, чтобы набрать как можно больше воздуха. Я окунулась иоттолкнулась ногами. Слишком было узко, и можно было только идти ножницами.Грудь сводило, горло болело от позыва вдохнуть. Всплыв на поверхность, якоснулась губами скалы. Даже и дюйма воздуха там не было. В нос плеснуло водой,и я закашлялась, глотая еще воду. Прижавшись к своду как можно теснее, я дышаламелкими вдохами, потом снова под воду и снова толчки ножницами, толчки, толчкииз последних сил. Если этот сифон не кончится раньше, чем у меня воздух, яутону.

А что, если он вообще не кончается? Если дальше все тольковода? Я впала в панику, бешено водя фонарем по стенам и повторяя бессмысленнуюмолитву: “Боже, Боже, не дай мне умереть вот так”.

Грудь горела, горло разрывалось на части. Свет началтускнеть, и я поняла, что это темнеет у меня в глазах. Я сейчас потеряюсознание и утону. Я рванулась вверх, и мои руки схватили пустой воздух.

От неимоверно глубокого вдоха боль разлилась по всей груди.Передо мной был скалистый берег и яркая полоска солнечного света. Дыра в стене.Солнечный свет ткал в воздухе узоры. Я вылезла на камень, откашливаясь и пытаясьснова научиться дышать.

В руках у меня по-прежнему были фонарь и нож. Не помню, какя их держала под водой.

Камень был покрыт тонкой коркой серой грязи. Я подползла поней к той стене, где был выход.

Если я пролезла через туннель, может, и они смогут. И я нестала ждать, пока мне станет лучше. Вернув нож в ножны, я сунула фонарик вкарман и поползла.

Я вся перемазалась, ободрала руки, но оказалась возле дыры.Это была тонкая трещина, но сквозь нее были видны деревья и холм. Господи, какхорошо-то!

Что-то всплыло у меня за спиной. Я повернулась.

Алехандро выскочил из воды на солнечный свет, и тут же кожаего вспыхнула пламенем, он завизжал и нырнул в воду подальше от палящегосолнца.

– Гори, сукин ты сын, гори!

Тогда всплыла ламия.

Я скользнула в трещину – и застряла. Я тянула руками,толкалась ногами, но грязь соскальзывала, и я не могла пролезть.

– Я тебя убью!

Изогнув спину, я изо всех сил рванулась из этой проклятойдыры. Камни впивались в спину, и я знала, что она уже кровоточит. И тут явыпала из дыры и покатилась по холму, пока не налетела на дерево.

Ламия подскочила к дыре – ей солнечный свет не вредил. Онастала протискиваться, но пышная грудь не пролезла. Змеиное ее тело, может быть,и могло сужаться, но человеческое – нет.

И все-таки я на всякий случай поднялась на ноги и пошла внизпо холму. Он был такой крутой, что приходилось перебегать от дерева к дереву,стараясь не упасть. Внизу слышался шум проезжающих машин. Дорога; судя позвукам – оживленная.

И я побежала вниз, набирая скорость по мере спуска туда, кдороге. Она уже мелькала между деревьями.

Я вылетела на обочину, покрытая серой грязью, слизью,промокшая до костей, дрожащая на осеннем ветру. И никогда в жизни я нечувствовала себя лучше.

Две машины пролетели мимо, не обращая внимания на меня,размахивающую руками. Может, все дело в кобуре, из которой был виден пистолет.

Остановилась зеленая “мазда”. Водитель перегнулся и открылпассажирскую дверцу:

– Запрыгивай!

Это был Эдуард.

Я поглядела в его голубые глаза, в лицо спокойное инепроницаемое, как у кота, и такое же самодовольное. И мне было наплевать. Ятолько села в машину и закрыла за собой дверь.

– Куда? – спросил он.

– Домой.

– В больницу тебе не надо?

Я покачала головой.

– Ты опять за мной следил?

Он улыбнулся:

– Потерял тебя в лесу.

– Городской мальчик, – сказала я.

Он улыбнулся шире:

– Кто бы обзывался! У тебя тоже такой вид, будто тыпровалилась на скаутском экзамене.

Я начала что-то говорить – и передумала. Во-первых, он былправ, а во-вторых, я слишком устала, чтобы спорить.

Я сидела на краю ванны, завернутая только в большое пляжноеполотенце. Только что я вымылась, помыла голову и спустила всю грязь и кровь всток. Кроме той крови, которая все еще сочилась из пореза на спине. Эдуардприжимал к нему полотенце поменьше, останавливая кровь.

– Кровь остановится – наложу повязку, – сказал он.

– Спасибо.

– Всегда мне приходится тебя латать.

Я посмотрела на него через плечо и дернулась от боли.

– Я этот долг возвращаю.

– Тоже верно, – улыбнулся он.

Порезы у меня на руках уже были забинтованы, и руки сталипохожи на руки мумии, только загорелые.

– Вот что меня беспокоит.

Он легонько коснулся отметин от клыков у меня на ноге.

– Меня тоже.

– Изменения цвета нет, – сказал он и поглядел на меня.– Не больно?

– Нет. Это не была полная ламия, может быть, потому нетакая ядовитая. И ты думаешь, где-нибудь в Сент-Луисе есть сыворотка от ядаламии? Они считаются вымершими уже двести лет как.

Эдуард пощупал рану.

– Опухоли не чувствуется.

– Уже больше часа прошло, Эдуард. Если бы яд могподействовать, это бы уже случилось.

– Ага. – Он все смотрел на укус. – Но ты посматривай.

– А я не знала, что тебе до этого есть дело, – сказалая.

Лицо его было абсолютно непроницаемым.

– Без тебя этот мир будет далеко не так интересен.

Голос тоже был ровный, лишенный эмоций. Будто совсемотсутствующий. Но это был комплимент. А от Эдуарда – просто комплиментище.

– Эдуард, сдержи свой восторг!

Он слегка улыбнулся, но глаза его остались холодными идалекими, как зимнее небо. Мы своего рода друзья, хорошие друзья, но я никогдаего на самом деле не понимала. В Эдуарде мало есть такого, до чего можнодотронуться или хотя бы увидеть.