– Если бы кобызы собирались это делать! Если быпланировали!.. Да я бы сам дал санкцию на такие… спецоперации. Но кобызы то лив самом деле настолько мирный народ, то ли учли опыт Косова…

– А что Косово? – удивился Каганов. – Там онипобедили.

– Да, победили, – согласился я. – Но весь мирих возненавидел. Даже США поняли, что в желании нанести удар по славянскомумиру поддержали не тех. Теперь албанцы в изоляции, а кобызы не хотят такойучасти. Они уверены, что и так победят, отыскав щель… да какую щель, пробоину внашей стене! Эта пробоина – российское законодательство. Я не знаю, какой врагсоставлял эти законы, но это враг: умный, талантливый, сумевший надеть наРоссию стальной тяжелый панцирь с дырой напротив сердца.

Убийло сказал осторожно:

– Тогда надо закрывать пробоину?

– Надо, – ответил я тоскливо, – но на этоуйдут месяцы… если не год. Долго готовить, согласовывать, выносить наутверждение в Госдуме, а та никогда такие вещи не принимает с первого раза,отложит на полгодика, чтобы обдумать и взвесить… Нет, пробоину латать надо,пусть юристы срочно займутся, но мы сейчас должны принять ряд экстренных мер.

Убийло буркнул:

– И все-таки я настаиваю. Окружить конклав с кобызамирвом и колючей проволокой!.. Раз уж поселились, пусть живут там. Но больше –никуда. Это уже не инфекция будет, а метастазы…

Громов сказал иронически:

– Демократы скажут, что это метастазы наоборот.

– Как это?

– Это русские – рак, а кобызы – фагоциты, убивающиерак. Эти земли, заселенные кобызами, станут намного богаче и красочнее, чем подленивыми и спивающимися русскими.

Сигуранцев побагровел, налился дурной кровью.

– Это русские – рак?

Я сказал успокаивающе:

– Имеет право на существование и такая точка зрения. Ноесли мы уж решили, что России надо дать шанс… неважно, честный он или несовсем, то мы говорим о другом.

Сигуранцев вскипел:

– Как это о другом? Он же оскорбил весь русский народ!

– Он сказал от имени русского интеллигента, –объяснил я. – А кто еще оскорблял русских так последовательно, как нерусская интеллигенция?.. Русская интеллигенция встает хоть при звуках юсовскогогимна, хоть сингапурского, но, когда исполняют наш гимн, гнусно ухмыляется иострит по поводу не таких слов, как придумали бы они.

Они замолчали, смотрели с недоумением, как Каганов и Убийло.Сигуранцев проговорил холодно:

– Почистим. Почистим и этих… говорунов. Спасибо,Дмитрий Дмитриевич, что вы решились.

Я безнадежно махнул рукой:

– Но вы представляете, что скажут? Вот, гад, не хочетуходить на покой, цепляется за власть!.. До того не хочет расставаться с ней,что готов всю страну угробить, Конституцию отменил, себя в наполеоны произвел…

Громов сдвинул плечами, я ждал, что возразит, начнетуспокаивать, но он сказал неожиданно:

– Скажут. Конечно же, скажут. А чего еще ожидали?.. Ине только демократы скажут, но всякие человечишки, что и в крестовых походахвидят только экономические мотивы, а в подвиге Александра Матросова – скользкийлед. Ну и что? Всем не смогут угодить даже демократы. Пусть говорят. Но естьлюди, их меньше, но они – лучшие, кто скажет, что наконец-то у кого-то хватилоума понять, что мир меняется, надо меняться с ним, а если ты президент, то ещеи чуточку опережать эти изменения, дабы уберечь страну от шока. Конституция намдана не богами и не Богом, ее писали люди, не очень умные, кстати. К тому жерастерянные, угодливые, постоянно оглядывающиеся на Запад, где несколько другиеусловия… Ее не только можно изменять, приостанавливать, можно и вовсе отменять,если есть другие пути, получше. Нельзя отменять только ту Конституцию, что данаБогом или, если вы материалист, то биологическими законами выживания вида. Авид наш под угрозой, целый вид, а не только русская нация!

Я огрызнулся:

– Да знаю я про вид! Я про свою шкуру думаю. Сколькочеловек от меня отвернется?

Он наконец-то возразил:

– А вам не важнее, что вас начнет не только любить, нои уважать ваш учитель? Я говорю о Карелине?

Я спросил устало:

– И это знаете?

– О президенте надо знать все, – ответил он.

Теперь Громов ежедневно докладывал о подготовке к операции.За неделю удалось подобрать два десантных полка, которые не зараженыобщечеловеческими ценностями, а кавказцев ненавидят. Я смотрел на бодродокладывающего Громова, спросил проникновенно:

– Лев Николаевич, в чем трудности?

Он покосился на присутствующих в моем кабинете Сигуранцева,Босенко и Каганова, спросил настороженно:

– Какие трудности? Я говорю, что людей уже подобрали…

– На это потребовалась неделя? – спросил я. –Да сейчас в кого ни ткни – все ненавидят кавказцев. Боятся и ненавидят!Редко-редко встретишь такого, кто к ним дружелюбен. Даже старушки, что чешутязыки у подъезда, готовы взять автоматы и пойти их стрелять всех от мала довелика!

– Ну, старушки, – сказал он все так женастороженно, – не самые лучшие десантники. Вы, господин президент, непредставляете, что это не так просто повыдергивать отдельных солдат из ихчастей, сформировать новые, экипировать, подготовить к новой операции. Сейчассоздан особый лагерь, куда свозим участников… операции. Там и живут без прававыезда за ворота, телефонных звонков.

– Уже знают?

– О чем?

– Что им предстоит?

– Боже упаси! – ответил он с негодованием. –Эту задачу поставят перед ними командиры уже в десантных самолетах. На высотедесяти тысяч метров.

– А командиры?

– Получат запечатанные конверты перед самым взлетом.Хуже другое…

– Что? – спросил я, сердце тревожносжалось. – Понимаю, без неожиданностей не обойдется…

– Увы, потому я и стягиваю под видом воинских маневровтуда бронетанковые части. Правда, маневры должны состояться не скоро, но яраспространил слух, что у нас плохо с дизельным топливом, потому надо прибытьна места заранее. В смысле, чтобы успеть заранее заполнить баки… Конечно,военные спецы за кордоном поднимут на смех, там всегда злорадствуют, но хорошосмеется тот…

– …кто стреляет последним, – бухнул Сигуранцев.

– Кто смеется после президента, – поправилЗабайкалец с двусмысленной усмешечкой.

– Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь, –сказал Громов, глядя намекающе на Босенко. Подумал, добавил: – Но мне чей-тохочется дать такому каплю никотина.

– Хорошо смеется не тот, кто смеется последним, –возразил Сигуранцев, – а тот, кто закусывает бужениной.