– По поводу Курил?

– Да, северных территорий, как они это называют. Началисобираться на окраинах, а закончили многотысячным митингом у стен нашегопосольства. Несколько часов здание блокировано. Полиция наблюдала со стороны,не вмешивалась.

Ксения впустила Гусько, он вошел тяжелый, но мобильный, какмолодой носорог, я протянул ему руку, он вежливо пожал, сразу же спросил:

– Слыхали? Снова Курилы требуют…

– Как раз об этом и говорим. А вы откуда узнали?

– По авторадио, пока сюда ехал.

Я сдвинул плечами, на душе гадко, пробормотал:

– Со слабыми не считаются… При Сталине никто не смелпикнуть о передаче им островов. А теперь того и гляди Дальний Восток восхотят.Как у нас там с ракетными установками? Думаю, что, если поставить в районеВладивостока несколько комплексов, языки втянут в задницы.

Карашахин сказал многозначительно:

– Там есть наши комплексы. Надо только снабдить ракетыядерными боеголовками.

– И что мешает?

Он развел руками:

– Ничего. Нужна только политическая воля… которой у настрадиционно нет.

– Уж так и традиционно?

– Ну, начиная с кончины эпохи Иосифа Виссарионовича.Даже с середины эпохи Хрущева…

Я сказал размеренно, стараясь, чтобы голос звучал нечересчур торжественно, будет выглядеть напыщенно, не слишком сниженно, а так,обыденно:

– Теперь – есть.

Он едва не взял под козырек, глаза свернули триумфом, воттак и открываются государственники, но, будучи человеком лояльным, сказалпредостерегающе:

– А как насчет того, что мы подписали бумаги…

Я отмахнулся:

– США наплевали на все договоренности. А что это забумаги, если обязательны только для одной стороны? Мы пока что не подписываликапитуляцию.

Гусько смотрел радостными глазами, по широкому массивномулицу расплывалось счастливое недоверие. Он даже руки прижал к груди, как будтомолился, глубоко вздохнул.

– Господи, – прошептал он, – неужели?..Неужели началось это долгожданное освобождение от этой гребаной демократии? Нухотя бы здесь, на этом крохотном клочке суши?

Карашахин сказал ревниво:

– Не таком уж и крохотном! Пусть уже не шестая частьсуши, но… кто знает, может быть, станет четвертой, а то и третьей. Россия,знаете ли, все века только вширь да вширь. А распад СССР – это не распадРоссии, это крохотный глюк в истории.

Гусько отмахнулся:

– Да хоть сотая часть! Только бы от власти этого тупогобыдла, от всей этой дряни, от тупого гогота, от Мурки, которую исполняют ужеоперные певцы, и эта передача по первому телеканалу… Как я их ненавижу, какненавижу!

Карашахин сказал ехидно:

– А вот наш Новодворский грит, что перевоспитыватьнадо. Повышать культурный уровень быдла.

– Стрелять, – прорычал Гусько. – Стрелять!..Нет, даже вешать на столбах вдоль оживленных магистралей. Или сажать на колья.Эту грязь так просто не выметешь, а уж культурный уровень экскурсиями в оперуне повысишь.

После обеда собрались на очередную летучку, в малый залстягивались основные министры, кроме силовых. Я разговаривал с Карашахиным,вошел Убийло, а за ним Забайкалец – бодрый, подтянутый, распространяя вокругсебя злую энергию, я слышал, как наэлектризовался воздух, защелкали искры.Новодворский раскрыл уже рот, по ехидному виду понятно, что скажет, но Убийлоопередил:

– Здравствуйте, Валерий Гапонович! Как поживает партияогородников?

Новодворский опешил:

– Огородников?

– А разве демократам не наплевать на все, кроме своихогородов? – спросил Убийло жизнерадостно. – Кредо демократов: хотьмарсиане, только бы наши огороды не трогали!

Он обменялся рукопожатиями с Карашахиным, Забайкальцем,прошел дальше вглубь, а Новодворский бросил уже в спину:

– Видите? Прусский барон от кончиков ушей до пят,вылитый фашист!

Павлов, встретив Агутина, поинтересовался:

– Хорошие новости?

– Откуда хорошие в России?

– Вы такой жизнерадостный! Даже Новодворский отметил.

– Нет, – признался Агутин, – я нежизнерадостный, это у меня уже истерика. Жизнь прекрасна и удивительна… Норедко и не с нами. А с нами то демократы, то глобалисты, то вовсе общечеловеки.И всегда сверху.

– Пуганая ворона и в кустах боится, – сказалПавлов понимающе. – Вы чего испугались, очередного обострения дружбынародов?.. Мы уже и так дождались, жареный петух на горе раком три разаперекрестился! А мы все еще не запрягли. Даже при этом разгуле преступности неразрешаем смертную казнь… К счастью, Дмитрий Дмитриевич разрешил при задержаниистрелять на поражение, но это паллиатив, если кто не знает такого слова, какполумеры.

– В нашей стране, – возразил Агутин, – издвух зол, как правило, выбирают то, которое дешевле. А стрелять дешевле, думатьне надо. Дмитрий Дмитриевич тоже человек, хоть и в шляпе.

– И демократ, – поддакнул Убийло.

Демократ ли я еще, подумал я. Все время должен напоминатьсебе, что я не животное, что нельзя проблемы решать кулаками. Особенно мне,президенту, у которого абсолютная власть. Это в Англии или Франции неабсолютная, там всегда были крупные феодалы, что спорили с королем. Вон дажеРичард Львиное Сердце в крестовых походах уцелел, а во Франции погиб, пытаясьвзять штурмом замок мелкого феодала. А у нас в России, что началась сМосковской Руси, а не каких-то пеласгов, власть президента всегда былаабсолютной. Хоть у Ивана Грозного, хоть у Катерины или Петра, Сталина илиБрежнева, Андропова или Ельцина, хоть в угоду моменту иногда и делают вид, чтоу нас, ха-ха, народ правит, а президент только улыбается и кланяется, улыбаетсяи кланяется.

Они все рассаживались, двигали стульями, разворачивались иобменивались рукопожатиями с новоприбывшими, не кабинет президента, а какая-топивная лавочка. Когда я только занял этот кабинет, входили на цыпочках, смотрелив глаза, вытягивались в струнку, не смели слова вставить, сидели за столомровненькие, тихенькие, кашлянуть никто не смел…

Да что там, мелькнула усталая мысль, я ведь уже почти непрезидент. Здесь почти заправляет Новодворский, а силы Гусько, основного егоконкурента, слабеют с каждым днем. Вчера опрос показал, что его рейтинг упалеще на два процента.

– Заканчивайте треп, – сказал я устало. – Явсе еще президент, а вы – правительство, если об этом уже забыли. Надеюсь, увас наконец-то выработалось определенное мнение и даже появились оченьсерьезные аргументы. Мне кажется, что давно топчемся на месте, повторяемся,никак не решимся кошку назвать кошкой, однако с другой стороны… только текрупные политические деятели, что собирают бутылки и у пивного ларька решаютсудьбы мира, могут решать быстро и круто. Мы – нет. У нас ответственностипобольше, потому и осторожничаем, тянем, повторяемся, стараемся выловить всеошибки, слишком тяжело приходилось за них расплачиваться в прошлом. Но сегоднямы должны всех выслушать, подытожить мнения и окончательно выбрать наиболееправильную линию в отношении… кобызов. Запнулся я потому, что это проблема нетолько кобызов. И вообще выбираем, верить ли прекрасным демократическимпринципам или же неприятной реальности?.. Продолжать ли строить коммунизм, ужедемократический, или же признать, что все люди – свиньи и надо держаться с нимитак же, как они с нами?