Неожиданное препятствие возникло, когда они добрались досводчатого святилища, где в хрустальном ларце, по бокам которого стояли двесвечи высотой в рост человека, хранился пожелтевший пергаментный свиток стекстом оригинала Мринских рукописей. Когда Гарион вежливо попросил открытьларец, один из священников, фанатик с диким взглядом - его волосы и бороданапоминали копну соломы, разворошенную ветром, - вдруг стал резко, почтиистерично протестовать. Старший же священник, однако, был достаточно искушен, чтобыпризнать исключительное право короля Ривского, раз уж он имеет при себе ШарАлдура, изучать любую святыню, какую ему заблагорассудится. Гарион в очереднойраз подумал, что для многих жителей Алории он и сам в некотором смысле являетсобой священный объект.

Наконец фанатик уступил, бормоча: "Святотатство!"Ржавым железным ключом отперли хрустальный ларец и принесли маленький стол истул, чтобы Гариону было удобнее читать рукопись.

- Думаю, теперь я сам справлюсь, ваши преподобия, - с явнымнамеком сказал им Гарион. Ему не нравилось, когда люди читают, заглядывая емучерез плечо, да и потребности в чьей-либо компании он не испытывал. Он уселсяза стол, положил руку на свиток и снова посмотрел сурово на кучку священников.- Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову, - прибавил он.

Лица их выражали неодобрение, но все же возражатькатегоричному велению короля Ривского они не решились и тихой шеренгой вышли,оставив его наедине с манускриптом.

Гарион почувствовал волнение - решение загадки, которая тактерзала его на протяжении всех этих месяцев, было наконец в его руках.Дрожащими пальцами он развязал шелковый шнур и начал разворачиватьпохрустывающий пергамент. Шрифт был старинный, но выписан великолепно.Отдельные буквы были даже не столько выписаны, сколько тщательно нарисованы.Гарион подумал, что на создание единственного манускрипта у кого-то ушла целаяжизнь. Когда он разворачивал свиток, руки его дрожали; взгляд побежал по такимзнакомым теперь строчкам, отыскивая ту, которая навсегда развеет тайну.

Вот она! Гарион смотрел на нее, не веря своим глазам, - тамбыло точно такое же пятно, как и на всех списках! Он чуть не заплакал отразочарования.

С горьким чувством поражения он снова перечел злосчастноеместо: "И Дитя Света встретит Дитя Тьмы и победит его, и Тьма рассеется.Но зри: камень, лежащий в центре Света, будет... " - и опять проклятоепятно.

Нечто странное произошло, пока он перечитывал этот отрывок.Им овладело какое-то безразличие. С чего он поднял такой шум вокругодного-единственного слова, скрытого пятном? Что ему даст одно слово? Он ужеготов был подняться, собираясь убрать рукопись в ларец, и отправиться из этогоскверно пахнущего места домой. И остановился, внезапно вспомнив, сколько часовпровел, пытаясь разгадать значение пятна. Наверное, не помешает прочесть этототрывок еще раз. В конце концов, он проделал долгий путь.

Гарион начал читать, но отвращение вдруг стало стольсильным, что он едва мог его вытерпеть. Почему он тратит время на эту чушь? Онпреодолел дальнюю дорогу только для того, чтобы портить глаза над этой ветхойзаписью бессмысленной болтовни - над вонючим, полусгнившим куском плоховыделанной овечьей шкуры. Он гадливо отбросил манускрипт. Полное слабоумие! Онотодвинул стул и встал, поправляя меч на спине. Корабль еще стоит, причаленныйк пристани. К ночи он может быть уже на полпути к Коту, а через неделю - сновав Риве. Он навсегда запрет библиотеку и займется более важными делами. В концеконцов, у короля нет времени на бесплодные, иссушающие мозги размышления. Гарионрешительно повернулся спиной к рукописи и направился к двери.

Но что-то не дало ему уйти. Что он делает? Загадка неразгадана. Он даже не попытался разгадать ее. Ему необходимо все выяснить.Повернувшись обратно и снова глянув на рукопись, он почувствовал, как его опятьзахлестнула волна ничем не объяснимого отвращения. Отвращение было так сильно,что у него закружилась голова. Что-то в самой рукописи пыталось прогнать егопрочь.

Гарион принялся ходить туда-сюда, не глядя на манускрипт.Надо вспомнить, что говорил ему тот таинственный бесстрастный голос. "Тамнесколько слов. Если ты взглянешь на них при верном свете, то сможешь увидетьих". При каком же свете? Свечи в этой сводчатой комнате - явно не то, очем говорил голос. Солнечный свет? Едва ли. Поледра сказала, что он долженпрочесть слова, но как ему это сделать, если рукопись буквально отвращает егоот себя всякий раз, как он на нее посмотрит?

Он остановился. Что еще она говорила? О том, что ничегонельзя увидеть без...

В этот раз волна отвращения оказалась такой силы, чтожелудок его сжался. Гарион резко повернулся спиной к проклятой рукописи;рукоять королевского меча больно стукнула его по виску. В гневе он протянулруку к плечу - и вдруг ладонь его коснулась Шара. В тот же момент отвращениепропало, разум его просветлел, мысли прояснились. Свет! Ну конечно! Ему надопрочесть рукопись при свете Шара! Вот что пытались сказать ему и Поледра, ибесстрастный голос. Он неловко потянулся и взял Шар в руку. "Выходи!"- тихо сказал он ему. Легкий щелчок - и Шар оказался у него в ладони. У Гарионаподогнулись колени - огромный меч, укрепленный на спине, налился свинцовойтяжестью. Он с удивлением понял, что величавое оружие казалось невесомымблагодаря Шару. Сгибаясь под огромным весом, он нашарил на груди пряжку,расстегнул ее - и словно гора свалилась с его плеч. Меч короля Железной Хваткис грохотом упал на пол.

Держа Шар перед собой, Гарион обернулся и посмотрел наманускрипт. Он ощущал зло, с завыванием кружащее вокруг него, но мысли егооставались ясны. Он шагнул к столу и, подняв в одной руке Шар, другой развернулрукопись.

Наконец он понял, что представляло собой пятно, так долго недававшее ему покоя. Это не случайно разлитые чернила. Здесь оказалось целоепослание, но слова были записаны друг на друге! Все пророчество уместилось наодном крохотном кусочке пергамента! В ровном голубоватом свете Шара Алдура еговзгляд, казалось, проникал все глубже и глубже, и слова, целую вечность скрытыеот человеческих глаз, появлялись из глубин манускрипта, как пузырьки наповерхности воды.