* * *

На кухне Олег достал из холодильника бутылку водки, поставил на стол два грюкнувших стаканчика и налил, – щедро, от души.

– Олег, – протянул он руку гостю.

Тот выпростал из склизкого мокрого рубища, – или то были всего лишь складки кожи? – трехпалое щупальце.

– Ктулху, – скромно представился.

И они оба немедленно выпили.

Бобовое зёрнышко есть не что иное, как символ нашей серы, заключённой в материи, истинного минерального солнца, рождающегося золота, не имеющего ничего общего ни с одним драгоценным металлом, золота – источника всякого на земле блага. Это золото в прямом смысле слова молодо-зелено, оно одарит художника, который сумеет довести его до состояния зрелости, тремя благами – здоровьем, богатством, мудростью. Вот почему выражение найти зерно в пироге (trouver la feve au gateau) означает сделать важное и великое открытие, совершить прекрасное и доброе дело.

Итак, свершилось! Версий грядущего апокалипсиса имелось множество, но выпала самая неожиданная. События последних трех дней накрыли мир, как накрывает снежная лавина горный поселок, как волна накрывает пляж, перемешивая песок, водоросли, крабов и чьи-то крики. Вначале это было никем не замеченное появление странной парочки на Елисейских полях. Потом обнаружилось, что другие не менее странные пары успели войти в жизнь всех столичных городов мира. Это мог быть старик в инвалидном кресле, позади которого развязно виляла бедрами полуобнаженная девица, альпийская молочница из комиксов для взрослых. Это мог быть музыкант, закинувший за спину гитару, а за ворот не меньше бутылки виски, этакий техасский мачо в ковбойской шляпе, подходящей для исполнения музыки кантри, – а рядом с ним семенил тощий подпевала с сальными дредами и с бубном. Это могли быть два близнеца, взявшиеся за руки, но в то же время на свете не было людей, более отличающихся друг от друга, чем эти близнецы.

За всех визитёров сказать не могу, да и не думаю, что кто-то описал бы каждую пару, но точно известно, что являлись они всюду по двое. И один был Сталат, порождение стали, идеальное существо, тот алмаз, который можно распилить только другим алмазом, а другой не носил никакого имени, потому что это было не нужно, таких мы прозвали Безымянными. Они улавливали сущности и мысли в одно мгновение, они жонглировали реальностью так же легко, как делает это цирковой клоун с парой-тройкой апельсинов, как стрелок всаживает пулю за пулей точно в яблочко. Вот только тут пули незримы и безразмерны, и яблочком для них мог стать весь мир. По счастью, они не были кровожадными. Они пришли передать послание.

Итак, вот подробности. В Париже появился моложавый парень, одетый в яркий сине-желто-зеленый спортивный костюм. На вид ему было лет двадцать – двадцать пять. На его голове красовалась бейсболка с огромным козырьком, повернутым назад, казавшаяся от этого частью античного шлема, прикрывавшего шейные позвонки. Руки молодого человека были пусты, а взгляд, наоборот, весьма наполнен. И там было всё, в этом странном, плескающем через край взгляде. Удивление, радость, бесстрашие, любопытство. А с ними и одиночество, и недоверие, и злость. Я знаю, потому что был там, на Елисейских полях, когда странная пара оказалась в двух шагах от меня, по правую руку впереди.

Они появились так, будто соткались из жаркого воздуха. Над перегретым асфальтом вилось тонкое марево испарений, потому что вечером прошел дождь, а с утра припекало солнце, и посреди таких вот колеблющихся воздушных струй вдруг появились два человека. Парень в спортивной форме и ребенок, лет восьми-девяти, вряд ли больше. А вот у ребенка руки были заняты полосатым волейбольным мячом. Он делал шаг, затем бил мячом об асфальт, а когда тот подпрыгивал, мальчик щелкал пальцами, словно кастаньетами. Стук-щёлк-стук-щёлк. Наверное, этот звук будет преследовать меня долго, очень долго, пока я не впаду в глухую старость, или пока не закончится мир, потому что такая вероятность теперь имеется.

Но тогда я почувствовал просто раздражение. Стук-щёлк-стук-щёлк, два привидения, обернувшиеся людьми. Я просто смотрел на то самое место, где они и возникли, вернее, сквозь то место, высматривая мороженщика в конце аллеи. То, что я заметил, как они пришли в наш мир, можно назвать счастливой случайностью. Кинуть взгляд в нужное время в нужное место.

Заметив, что я на них пялюсь и, мягко говоря, весьма удивлен таким появлением, парень подмигнул, а после улыбнулся. Именно в таком порядке. Обычно это происходит либо одновременно, либо вначале улыбка, а после подмигивание. Тут всё наоборот. Он был серьезен, когда подмигивал. А улыбнулся потом. Правда, улыбка у него вышла на миллион. Он улыбался глазами, губами, ямочками щек, он сиял от радости, наслаждался ею, он радовался каждому мгновенью, будто мгновенья – это кислород, а он водолаз, который пробыл на километровой глубине десять тысяч лет и вдруг перенёсся на поверхность. Впрочем, насчет глубины – примерно так оно всё в некотором смысле и обстояло. Но вначале был стук-щёлк, и полосатый мяч летал над аллеей. Малыш тоже дружелюбно кивнул, не прекращая своего занятия. И малыш был без имени, словно безымянный мяч, а парень-спортсмен был Сталат. Порождение стали. Это я узнал минутой позже.

– Вам нельзя здесь оставаться, – продолжая улыбаться, сообщил он мне, по-борцовски, с хрустом, кинув голову к левому плечу, потом к правому, словно разминался перед схваткой.

– Это почему же? – на всякий случай я решил держаться подальше от этих двоих, не важно, ангелами или демонами они были. – Где хочу, там гуляю!

Эх, мне бы сразу его послушаться…

– Ну, как пожелаете, мсье.

– Как пожелаете, мсье! – счастливо засмеявшись, повторил малыш, пуская мяч в очередное недолгое путешествие к земле, словно проверяя, не исчезло ли куда-нибудь земное притяжение.

– Дайон, – представился я, намекая малышу, что на его месте не стоит вот так заливисто смеяться, общаясь с незнакомым человеком, который в четыре раза старше. Пусть даже он не вырядился в костюмную пару, и на руке его не Ролекс, а дешевая китайская подделка, перевирающая время, как ей вздумается. Ну, а в кармане легкий ветерок, никак не позволяющий почувствовать себя счастливым. – Меня зовут Дайон, мальчик.

– Очень приятно, мсье, – ответил за малыша парень-спортсмен. – А я Сталат. – Вот так я узнал его имя, которое на самом деле вовсе и не имя, а его сущность.

– Ну, приятно, так приятно. Вот только мне интересней узнать, как зовут этого сорванца, он не кажется слишком вежливым, – отчего-то раздражаясь, сказал я.

– Как меня зову-ут? – протянул малыш и снова рассмеялся. – Вы же сами сказали, что я сорванец.