Но для себя он сделал выводы. Рашковский приговорен, иследовало искать нового хозяина. Нет, он не собирался сдавать банкира, нопонимал, что тот уже никогда не будет пользоваться ни былым авторитетом, нивозможностью участвовать в политической жизни страны. Если он сумеет унять своиамбиции и пересидеть за рубежом, отойдя от всех дел, возможно, ему еще сохранятжизнь. Но Фомичев слишком хорошо знал Рашковского. «Верховный судья» мафии имиллиардер не смог бы никогда дойти до этих высот власти и могущества, необладай он целеустремленным характером, гипертрофированной жаждой власти, даженекоторым безумием, что свойственно людям, занимающим столь высокое положение.Рашковский был по натуре авантюрист и игрок. Именно поэтому и никогда несмирится со своей «добровольно-принудительной» ссылкой. Рассказать ему обо всехпланах ФСБ, о которых догадывался сам Фомичев, означало не только подставитьРашковского, но и самого себя, ибо босс тут же потребует решительных действийпротив властей. А война с ФСБ никак не входила в планы бывшего генералагосбезопасности.

Он вошел к Кудлину в мрачном настроении, сознавая всепоследствия завтрашнего отъезда Рашковского. Леонид Дмитриевич, обладавшийзавидной работоспособностью, сидел над бумагами, просматривая их одну задругой. Когда Фомичев вошел к нему, он отодвинул бумаги в сторону и, взглянувна генерала, спросил:

— Как у нас дела?

— Хреново, — буркнул Фомичев, тяжело усаживаясь за стол. —Сам знаешь, что у нас происходит. И эта беда с Анной, и отъезд ВалентинаДавидовича. — Он понимал, что микрофоны могут быть установлены везде. В томчисле и в этом кабинете. Кудлин так же хорошо помнил об этом. Именно поэтому оннаписал на листе бумаги: «Думаете, они не оставят его в покое?» Фомичев прочелнаписанное и криво усмехнулся. Если он обо всем догадался, то почему этого несделал и сам Кудлин? Но согласиться с Кудлиным означало расписаться в своейполной беспомощности. Не соглашаться — означало выглядеть дураком. Фомичев взялручку и написал: «Не знаю».

Кудлин, прочитав, сказал вслух:

— Это не позиция, Николай Александрович. Я бы хотел знатьточнее.

— Работаем, — вздохнул Фомичев, — пытаемся узнать все болееподробно. — И после некоторого молчания добавил: — Я послал Мумиева в аэропорт,чтобы дежурил у самолета. Мало ли что.

— Правильно, — согласился Кудлин.

— Я все время хочу у вас спросить, — сказал Фомичев, — зачемнам эта Чернышева? Почему нужно было ее так спешно оформлять? Нельзя былонемного подождать? Он ведь завтра уезжает в Англию.

— Он хочет взять ее с собой, — угрюмо пояснил Кудлин.

— Не понимаю, зачем? Ей придется входить в курс дела вовремя командировки, а это достаточно сложно. Мы бы спокойно все допроверили, ичерез месяц она бы вылетела в Лондон.

— Вы думаете, ему придется остаться там на месяц? — вдругспросил Кудлин. Фомичев нахмурился. Кажется, он начал допускать тактическиеошибки.

— Девочке понадобится долгое лечение. Так мне говорили еелечащие врачи.

— Не обязательно, чтобы отец сидел рядом с ней, — строгозаметил Кудлин. — Но в любом случае Рашковский сам решил взять сейчасЧернышеву.

— Вот этого я и не понимаю.

— Она ему нравится, — объяснил Леонид Дмитриевич, — неужеливы этого не поняли до сих пор? Ему нравится подобный тип женщин —самостоятельные, сильные, умные. Немного в возрасте.

— Ей уже за сорок, — буркнул генерал, — мог бы найти ипомоложе.

— Помоложе ему не нужно, — возразил Кудлин. — Отличительнаячерта очень богатых людей и состоит в том, что они сами выбирают себеработников и женщин. Некоторых тянет «на сладкое», некоторым нравятся молодыемальчики или девочки, а Валентину Давидовичу — именно такой тип женщин. По-моему,вы должны были обратить на это внимание на примере Карпотиной.

— Это-то ясно. Но при его положении любая женщина судовольствием станет его любовницей. Зачем ему оформлять Чернышеву на работу?

— Он не хочет иметь просто любовницу. Ему важно, чтобы онабыла постоянно рядом с ним. Такие дамы действуют на него умиротворяюще. Может,поэтому и его супруга старше его на три года.

— Вы хотите сказать, что он любит подчиняться женщинам? —удивился генерал.

— Скорее подчинять даже таких своей воле, — парировалКудлин. — Думаю, что вы согласитесь со мной. Гораздо интереснее работать скрасивой и умной женщиной, обладающей независимым характером, чем с молодойкуклой, готовой броситься на шею по первому знаку. Вы так не считаете?

— Может быть, — вздохнул генерал. — Когда вы уедете, мыпроведем комплекс мероприятий. Постараемся проверить еще раз наше здание напредмет прослушивания.

Они говорили еще минут тридцать. Когда Фомичев ушел, Кудлинснова занялся бумагами. Через полчаса ему позвонили. Он поднял трубку и услышалзнакомый голос:

— Здравствуйте, Леонид Дмитриевич.

Кудлин поморщился. Только этого не хватало. Кретин Переваловрешил позвонить ему по мобильному телефону именно в этот момент.

— Я сейчас занят, — сказал Кудлин, — где вы находитесь?

— У себя в банке, — удивился Перевалов, — я хотел…

— Приезжайте ко мне, — не совсем вежливо перебил его Кудлин,— мы сможем вместе пообедать.

— Да, да, конечно, — понял наконец Перевалов.

Через полчаса он приехал, и Кудлин повел его обедать встоловую. Когда они, проходя мимо, «случайно» оказались в галерее, ЛеонидДмитриевич, попросив охранника никого не впускать, спросил:

— Что у вас произошло?

— Нам перевели не все деньги, — пояснил Перевалов, тяжелодыша, — завтра последний день, а нам еще не поступили оговоренные суммы.

— Кто не перевел?

— Я не знаю. Но сумма не та, о которой мы говорили.

— У вас есть список банков и компаний, которые перевели вамденьги?

— Да, конечно. Я привез список, — Перевалов достал изкармана бумаги.

«Идиот, — подумал Кудлин, — носит такие вещи у себя вкармане».

— Копию вы тоже сделали? — желчно осведомился он.

— Нет, конечно, — испугался Перевалов. — Это только длясебя. Здесь все написано моей рукой.

Кудлин быстро просмотрел бумаги. Он знал, кто и откудапереводил деньги. Сомнений не было. Группировка Галустяна откровенносаботировала их совместные договоренности. Нужно все уточнить до конца. Онотошел от Перевалова, достал мобильный телефон, набрал номер Галустяна.

— Слушаю вас, — раздался характерный голос армянина.