– Зарули в маркет, – посоветовала женщина, –купи торт или пирожные. Эвелина Петровна сладкоежка, да только где ей денег надесерт взять? Пенсия-то маленькая. И что-то мне подсказывает: на старость они сЛеонидом Аркадьевичем не накопили, все нищих больных подкармливали, таскали имапельсины…

Выслушав добрый совет, я не замедлила имвоспользоваться. Заглянула в крохотный магазинчик и смела с прилавков разныекондитерские изделия. Надеюсь, Антонина не ошиблась, и Эвелина Петровна насамом деле поклонница шоколадок, зефира и эклеров.

Адрес архивистка указала верно. На седьмомэтаже башни возле крайней двери кто-то выложил на полу изображение цветка.Только это была не ромашка, а тюльпан.

– Вам кого, ангел мой? – поинтересоваласьвысокая старуха, распахнув дверь.

– Простите, вы Эвелина Петровна? – улыбнуласья. – Жена Леонида Аркадьевича?

– Вдова, – грустно поправила меня она.

– Простите, пожалуйста, – смутилась я.

– Ничего страшного, – сказала ЭвелинаПетровна. – Я всего лишь уточнила свой статус. Никак к нему не привыкну. У васпроблема? Заходите, не стесняйтесь.

Я вошла в заставленную мебелью прихожую ииспытала прилив ностальгии. Точь-в-точь такая вешалка была в квартире моихродителей. Более того, я очень хорошо помню, как моя мама принесла такую жекрасную табуретку, поставила ее у двери и сказала отцу:

– Неудобно зашнуровывать ботинки стоя. Смотри,Андрюша, какая мне оригинальная табуретка попалась – не серая, не коричневая, ацвета клубники.

Приобрести нечто нестандартное в советскиегоды было очень трудно, на мамин «улов» потом долго приходили любоваться ееподруги. И сейчас передо мной была знакомая табуретка: три ножки и слегкаоблупившееся круглое сиденье.

Эвелина Петровна тихонько кашлянула и сказала:

– Ангел мой, снимайте туфли, наденьте тапки ипойдем в кабинет.

Рабочей комнатой служило, очевидно, самоебольшое в квартире, почти двадцатиметровое помещение, забитое книжными полками.

– Садитесь, – предложила хозяйка, указывая накресло, – и рассказывайте. Но хочу сразу вас предупредить: я более непрактикую. Мы с Леонидом Аркадьевичем работали вместе, хотя это упсихотерапевтов и не принято. После его кончины я осталась, образно говоря, безголовы и сердца. Но если узнаю о вашей проблеме, то сумею подсказать нужногоспециалиста. Я знакома со многими известными психиатрами.

– Леонид Аркадьевич был психотерапевтом? – Ярешила начать беседу издалека. – А в клинике мне сообщили, что доктор занималсяпсихиатрией.

Эвелина Петровна взяла со столика портсигар.

– Увы, никак не могу бросить курить, –призналась она, доставая сигарету. – Почти отказалась от вредной привычки, нопосле кончины Леонида Аркадьевича дымлю паровозом. Вы улавливаете разницу междупсихиатром и психотерапевтом? Право, это удивительно. Мой муж еще сорок летназад понял: многие состояния лечатся не таблетками и уколами, следует искатьиной путь. Но медицина была деспотичной: если привозят человека, совершившегопопытку суицида, то он точно, как говорят обыватели, псих. Считалось, что усоветских людей нет и не может быть поводов для самоубийства. И лечение былотолько медикаментозное. А в результате получали совсем больного человека. Вотвам пример. Восемнадцатилетняя дурочка, которую бросил жених, в порыве отчаянияглотает мамино снотворное. Действует по глупости, ею движет детский мотив: вотумру, а он потом поплачет! О какой психиатрии тут может идти речь? Но ребенкапривозили к нам, и начиналось… Мда, не будем вспоминать о темных временах.Леонид Аркадьевич был психотерапевтом и психоаналитиком, он помог сотням людей,на него молились. Все результаты лечения подтверждаются документами – упациентов после проведенного курса изменялся состав крови! Оцените уровеньмастерства человека, способного на подобное! Ох, мне следует остановиться.Извините, вы пришли поговорить о своей проблеме, а не выслушивать воспоминанияэкзальтированной вдовы.

– Наоборот, мне очень интересно, – подбодрилая старушку. – Вы так говорите о прошлом, словно помните всех пациентов.

– Очень многих, – кивнула Эвелина Петровна. –Более того, с некоторыми я до сих пор поддерживаю дружеские отношения.

Стоявший на небольшом столике телефон начализдавать резкие гудки.

– Извините… – Эвелина Петровна протянула рукук трубке. – Добрый день, Иван Сергеевич, да-да, сейчас. Леня! Леня!

Дверь в комнату беззвучно открылась, и напороге появился мальчик-подросток – невысокого роста, щуплый, с мелкими чертамилица и глубоко посаженными глазами.

– Да, бабушка, – сказал он.

– Ты готов? – поинтересовалась старуха. –Машина перед подъездом.

– Да, бабушка, – бесстрастно повторил мальчик.

– Леня, ты не поздоровался с нашей гостьей!

Подросток повернулся ко мне:

– Добрый день.

– Здравствуй, – ответила я.

– Ты сам спустишься на первый этаж или тебяпроводить? – поинтересовалась Эвелина Петровна.

– Я могу доехать один, – вежливо ответилподросток.

Я удивилась. Пареньку на вид лет тринадцать,ну, может, четырнадцать. В таком возрасте дети, как правило, невыносимы, ониактивно борются за свою самостоятельность и моментально устраивают скандал,если кто-то ущемляет их права. «Я уже большой, не лезь с дурацкими советами» –вот фраза, которую родители чаще всего слышат от подростков. Желание настоятьна своем доходит до абсурда. Кирюшка, например, один раз заработал сильныйотит. На улице ударил мороз, и я утром сказала мальчику:

– Непременно надень шапку и опусти уши, завяжиих под подбородком.

– Мне жарко, – заявил Кирик и, демонстративнооставив головной убор дома, ушел.

Самое интересное, что мальчик хорошо понимал:на дворе и впрямь колотун, надо непременно утеплиться. Но тут я некстати влезлас добрыми советами, и в Кирюше взыграло чувство протеста. Типа: назлокондуктору пойду пешком. Самое унизительное для подростка – намек на егонезрелость в присутствии постороннего человека, вот уж это мало кто изтринадцатилетних стерпит. Но Леня совершенно спокойно заверил Эвелину Петровну,что способен сам воспользоваться лифтом.

– Отлично, – кивнула старуха. – Как думаешь,до шести управишься?