Я мечтаю о гениальной идее – но у меня нет гениальности – или о способе письма, который позволил бы мне «взяться за это» таким образом, чтобы я мог в пределах статьи создать текст, овладеть вашей машиной и в то же время открыть ее, обращающуюся в самом ее потреблении на себя, для прочтения. И если мне удастся дойти до конца, все будет сказано, прежде всего вами, уже в «Числах» и в этом удивительном во всех отношениях интервью в La Quinzaine[481].

Если дружба с Соллерсом снова кажется безоблачной, отношения с Жаном-Пьером Файем, напротив, очень осложнились. Фай, который старше Деррида на пять лет, – писатель, но также агреже по философии, то есть из всей редколлегии Tel Quel только он не является самоучкой. Хотя Деррида и Фай никогда не были близки, долгое время между ними сохранялись вполне любезные отношения. В 1964 году Деррида отправил Файю восторженное письмо по поводу его романа «Аналоги». А сам Фай не раз говорил Деррида о своем восхищении его трудами. Получив «Письмо и различие», Фай заверяет Деррида, что статья «Фрейд и сцена письма» стала для него «самым будоражащим» за многие годы философским чтением[482]. Погрузившись в книгу «О грамматологии», он снова подтверждает Деррида, что его путь – «тот, что имеет значение, и более любого другого»[483].

Кризис в отношениях Филиппа Соллерса и Жана-Пьера Файя, назревавший несколько месяцев, разразился осенью 1967 года в связи со вступлением Жаклин Риссе и Пьера Роттенберга в редколлегию Tel Quel. Фай, недовольный недавними изменениями в журнале и значением, которое в нем приобрела Юлия Кристева, отказывается от своего поста 15 ноября. В следующие недели он пытается перетянуть Деррида на свою сторону и предупреждает его о «злоупотреблениях» его подходом, которые допускает Tel Quel, в частности в недавнем тексте Роттенберга. Фай говорит, что особенно его задело «грубое уравнивание оппозиции речи/письма и классовой борьбы буржуазии/пролетариата»[484].

Вскоре Жан-Пьер Фай создает свой собственный журнал – Change, который тоже издается Seuil, что для Соллерса – просто удар в спину. Фай пишет Деррида несколько раз, потом приглашает его на обед, надеясь найти в нем союзника. Но Деррида сохраняет дистанцию, по возможности любезно, но твердо. С этого момента отношения между ними разладятся. Жан-Пьер Фай заявляет, что при чтении «О грамматологии» у него возникло «несколько вопросов», и он просит Деррида обсудить их с ним[485], но на это письмо он так и не получает ответа…

Идеологический пейзаж этого периода сложен и в то же время изменчив, так что столкновение Tel Quel и Change можно понять лишь изнутри гораздо более общей конфигурации. После конгресса в Аржантёйе в 1966 году Французская коммунистическая партия берет новый политический курс по отношению к интеллектуалам. Ежемесячник La Nouvelle Critique, получивший относительную автономию внутри партии, становится местом, открытым для авангарда, в частности для Tel Quel, деятельность которого вдруг характеризуют как «высокую в научном и литературном отношении». Современные веяния в этом журнале воплощают три молодые яркие женщины: Катрин Клеман, Элизабет Рудинеско и Кристин Бюси-Глюксман. Деррида не раз встретится с ними на своем пути.

В конце 1967 года, представляя интервью с Соллерсом и другими руководителями журнала, редколлегия La Nouvelle Critique уточняет, «насколько это направление исследований привлекательно для нас и сколько мы можем из него узнать»[486]. В том же духе 16 и 17 апреля 1968 года проходит и первая конференция в Клюни, посвященная теме «Лингвистика и литература». Деррида не принимает в ней участия, но его работы там постоянно цитируют. Помимо заявленных тем есть и еще одна вполне очевидная цель встречи – «сломать стены, разделяющие различные области исследования», чтобы «выйти на территорию плодотворного обмена»[487]. По словам одного из участников, инициатива должна удовлетворить обе стороны: коммунистическая партия освобождается наконец от своего догматизма и окостенения, тогда как авангард – от груза ответственности и чувства политического активизма. Конкретные результаты этого теоретического сближения не заставят себя ждать: 24 апреля Les Lettresfrançaises открывается интервью, которое Филипп Соллерс взял у Жака Анрика: оно называлось «Письмо и революция».

Ни коммунистическая партия, ни Tel Quel не смогли предугадать майские события 1968 года. То же можно сказать об Альтюссере и Деррида, хотя они каждый день общаются с самыми политизированными студентами. Как точно отметил Винсент Декомб, «наиболее просвещенные слои французского общества в мае 1968-го пережили самое большое потрясение в своей жизни: революция, о которой так долго говорили, разразилась безо всякого предуведомления, но в конце концов эта революция, быть может, вовсе и не была революцией… Первой жертвой всеобщей сумятицы стал человек, несущий знание, опирающийся на свою компетенцию: преподаватель…»[488].

События в Сорбонне начинаются 3 мая – с манифестации против закрытия факультета в Нантерре и вызова нескольких студентов на дисциплинарную комиссию. За несколько дней вспыхивает весь Латинский квартал. С 9 мая к движению присоединяются провинциальные студенты, и ситуация накаляется. Через несколько дней основные профсоюзы призывают к всеобщей стачке. 13 мая толпа примерно в миллион человек проходит шествием по улицам Парижа, от Восточного вокзала до площади Данфер-Рошро. Эта манифестация, самая значительная со времен Освобождения, на какое-то мгновение объединяет студентов и рабочих, выкрикивающих одни и те же лозунги: «Десять лет – хватит!» и «С годовщиной, господин генерал!». Деррида, идя в манифестации вместе с участниками Tel Quel, встречает Мориса Гандийака, который, к его изумлению, спрашивает его, как продвигается диссертация.

В эти неспокойные недели, когда перемещаться между Парижем и Френом становится сложно, он снова сближается с Жаном Жене, они не раз ужинают вместе. У Деррида сохранится особенно яркое воспоминание об их ночных шатаниях по Парижу, затягивающихся до самого восхода: «Жене на этих улицах без машин во внезапно остановившейся, парализованной стране, которую хватил удар от дефицита горючего, говорил мне: „Как же красиво! Как это прекрасно, как элегантно!“»[489].

Морис Бланшо, с которым Деррида продолжает регулярно встречаться, также пребывает в состоянии крайнего возбуждения. Автор «Темного Фомы» и «Литературного пространства», здоровье которого оставляет желать лучшего уже много лет, похоже, снова обрел силы в этом движении: он ходит на все манифестации, посещает генеральные ассамблеи, принимает участие в написании листовок и прокламаций – именно он предложил один из наиболее красивых лозунгов мая 1968 года: «Будьте реалистами, требуйте невозможного». Бланшо как радикалу терять нечего и, следовательно, нечего спасать. Он воодушевлен вспышкой чистого бунта, усиленной притягательностью анонимного письма, внезапным реваншем, взятым над