* * *

– «Николь рей Хок, шестнадцать лет, родилась в Кибири. Отец – Грегори рей Хок, школьный учитель, личность матери остается под вопросом», – зачитала следователь Гардинарии, приведя Нику в небольшой кабинет в командном штабе и усадив за одинокий стол в центре пустой полутемной комнаты, освещаемой лишь одной-единственной лампой. Сейчас эта лампа была направлена Нике прямо в лицо, и она непроизвольно щурилась от света.

Ника не была уверена, что следователь ожидает от нее ответа, и потому решила промолчать. Она знала, что ни в чем не виновата, но когда тебя забирает Жандармерия или тем более Гардинария, страх приходит сам собой.

– Вы благополучно прошли допрос, который проводился несколько недель назад в Министерстве полетов после массовых беспорядков в столице, – продолжила следователь, – но я вижу в нем один большой пробел. Тогда так и не коснулись темы вашей матери.

И снова Ника промолчала. Последняя фраза звучала как утверждение, а не вопрос.

– Вы поддерживаете связь с матерью? – осведомилась мадам следователь.

– Нет, – покачала головой Ника.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Не помню. Мне было два года, когда она ушла.

– Когда вы получали от нее последние известия?

– Ни разу. После того как мама оставила нас с отцом, она ни разу не прислала ни одного письма.

– Вы пытались с ней связаться?

– Как?! – воскликнула Ника. – Я не знаю, где она. Даже не знаю, жива ли! Как я могу пытаться с ней связаться?

– Что вы о ней знаете?

– О маме? – спросила Ника. На самом деле, если задуматься, знала она совсем немного. Ее звали Скайла рей Хок, она была в Кибири проездом, когда случайно встретилась с отцом на вокзале, они влюбились друг в друга и поженились через неделю после знакомства. Через год у них родилась она, Ника, а еще через два года мать уехала в Сирион, чтобы стать авионерой. Больше они с отцом о ней ничего не слышали.

– Папа мало про нее рассказывал, – наконец ответила Ника. – Он очень переживал, когда мама нас оставила, и потому нечасто о ней вспоминал.

Следователь откинулась на спинку стула и, постукивая карандашом о край стола, несколько минут о чем-то размышляла, изучающе рассматривая девушку.

– Значит, вы утверждаете, что не знаете свою мать и на связь с ней не выходили?

– Да.

– А ваш отец?

– Он тоже не получал от нее никаких сообщений.

– Вы уверены?

– Да. Если бы мама прислала письмо, он бы мне рассказал.

Следователь снова замолчала, пристально разглядывая Нику. Девушка заерзала.

– Мадам следователь, если вы меня в чем-то подозреваете, то лучше уж скажите мне об этом, чтобы я могла все объяснить, – не выдержала она.

– Я подозреваю, что вы мне врете, – ответила та, глядя на Нику в упор. – Я подозреваю, что вы прекрасно знаете о том, что ваша мать родом с Третьего континента. Я подозреваю, что вашей целью было проникнуть в ряды авионер, где вам крупно повезло с аэролитом, потому как, разбуди вы любой другой, вас все равно бы не приняли в летную школу. Я подозреваю, что теперь, когда вам удалось проникнуть на базу мыса Горн, вы поддерживаете с матерью связь и через нее передаете секретную информацию врагу.

Ника пораженно уставилась на следователя. В голове было совершенно пусто от шока, за исключением одной-единственной мысли. И вовсе не о том, что Гардинария подозревала ее в шпионаже. Оказывается, ее мать родом с Третьего континента?! Но как такое вообще возможно?

Вариант был только один: мама оказалась в Империи в качестве вражеского агента. Но если так, зачем ей все это было нужно – муж, ребенок? Разве шпионы обзаводятся семьями в стране врага?

– Я первый раз об этом слышу, – наконец выдохнула Ника.

Следовательница подняла брови и одарила девушку холодным взглядом. Похоже, она ей не поверила. А может, следовательницам Гардинарии просто полагалось принимать такое выражение лица, чтобы допрашиваемые никогда не расслаблялись.

В дверь кабинета громко постучали, и сразу следом, не дожидаясь ответа, появилась голова майора рей Данс.

– Вы закончили с рей Хок?

– Не закончили.

– Что ж, придется продолжить позже, ее срочно вызывают к генералу эр Спата по поручению государственной важности.

– Мы еще не закончили, – повторила следовательница.

– Клянусь расчалками! – воскликнула майор, теряя терпение. – Вы что, не слышали? У меня личный приказ главнокомандующей! Или ваши полномочия превышают полномочия генерала?

– Нет, – нехотя признала следовательница. – Хорошо, продолжим позже, – процедила она, сверля Нику мрачным взглядом.

* * *

Когда Ансель вернулся в казарму, чтобы подготовиться к полету на Седьмое Небо – его отправляли вместе с остальными на случай, если «Гроза» получит повреждения и нужно будет их устранить, – он увидел на своей койке конверт.

И замер, увидев, от кого оно.

Мадам рей Брик.

Ансель до сих пор не пришел в себя от новости о ее гибели. Да, после того репортажа в газете он чувствовал себя уязвленным, но весть о смерти мадам рей Брик стала для него серьезным ударом. Даже если главная инженер и впрямь сказала репортерам, что именно она придумала «Молнию», это не отменяет того факта, что она взяла Анселя в Конструкторскую и дала ему шанс, который не дал бы никто другой – стать механикером. Она не просто его учила, она оценила его способности и предложила работать над «Ураганом». И уберегла от неприятностей. И никогда, никогда не считала его человеком второго сорта просто из-за того, что он – джентльмен.

Юноша уже знал, каково это – терять близких людей; чуть больше года назад он лишился Мии. Но тогда все было по-другому; формально, будучи монкулом, Мия оставалась жива. И, как недавно выяснилось, еще и вполне в сознании, пусть и не помнила своего прошлого.

А вот гибель мадам рей Брик – это было нечто непоправимое, необратимое и окончательное. Настоящая потеря, первая в его жизни. И Анселю было непросто ее принять.

И сейчас это письмо. Привет из прошлого, которого уже не вернуть. Мадам рей Брик писала его, когда еще была жива…

Ансель почувствовал, как на глазах сами собой наворачиваются слезы, и отчаянно заморгал, стараясь загнать их обратно. Да, джентльменам позволялось проявлять свои чувства; собственно, это даже поощрялось, потому как считалось, что если мужчины долго держат свои эмоции в себе, то со временем становятся более вспыльчивыми и агрессивными. Но Анселю не нравилось чувствовать себя слабым, а именно таким он себя ощущал, когда позволял чувствам брать над собой верх.

Усевшись на койку, Ансель подвинулся поближе к висящему на стене светильнику, аккуратно вскрыл конверт и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Это было само по себе необычно; все письма, которые он до сей поры получал от мадам рей Брик, состояли из целой стопки листов, исчерченных вычислениями и различными схемами. А тут – всего одна-единственная тонкая страница…