Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь, Селин, Нур очень одинока.
Знаю ли я? Знаю. То есть да, если подумать…
– В последние годы это стало особенно заметно. Она отдалилась от старых друзей. Ей очень нравится, что ты уже выросла и она может дружить с тобой. Поэтому я и подумал, что она, может быть, делится с тобой какими-нибудь переживаниями.
Я почувствовала, что краснею. Губы помимо моей воли расползлись в улыбке.
– Подумай сама… У нее нет близких людей, кроме нас с тобой. И еще Бурака.
Услышав это, я вдруг остановилась как вкопанная. Дядя Уфук не заметил. Впереди на вершине показался монастырь. Его темно-красные арки горели на закатном солнце. Отчетливо виднелись фиолетовые цветы-колокольчики, пробившиеся сквозь щели в ставнях на верхнем этаже. Тетя Нур очень одинока. Только я и есть у нее в жизни. И еще Бурак. Вот и всё. Тетя Нур одинока, а Бурак ее друг. Судя по тому, как спокойно дядя Уфук говорил об этом, он и в самом деле был просто ее старинным другом. Все равно что братом. Ну конечно! А у меня-то воображение разыгралось, не уймешь!
Я вдруг почувствовала себя легкой, как птица. Побежала, догнала Уфука у монастыря. Огненный шар солнца опускался в море за Хейбели. Меня переполнял восторг. Я присела на выступ окружающей монастырь стены. Тепло кирпичей приятно ласкало ноги, в кожу вдавились мелкие камешки. На лице у меня застыла глупая улыбка.
– Уфук, я влюбилась!
Дядя оторвал взгляд от монастыря и обернулся ко мне с немного удивленной улыбкой. Какой он милый. Я шаловливо поболтала ногами в воздухе.
– Ну и ну! Смотри-ка ты. Так, может быть, все эти твои страхи – причуды влюбленного сердца?
– Не знаю. Может быть.
И продолжаю глупо улыбаться. Я немножко рассердилась на себя. А впрочем, ладно. Пускай!
– Кто же этот счастливец?
Уфук подошел и сел рядом. Половина солнечного диска уже скрылась за зеленой верхушкой Хейбели, но он все равно еще был очень большой и ярко-красный. Небо и облака рядом с ним окрашивались в розовый, на море плясали разноцветные отблески. Какой праздник красок! Всё вокруг и внутри меня – праздничное переплетение цветов, чувств, эмоций. Моя душа, которая с самого утра то взмывала вверх, то пикировала вниз, наконец обрела покой. Покой и радость. Я влюблена. По уши. А когда женщина влюблена…
Когда женщина влюблена… В ушах у меня зазвучал голос тети Нур. Это было давно. Я еще училась в лицее. Мы едем в Кильос[84]. Тетя Нур ведет маленькую бордовую машину. Весенний день. Деревья в цвету – белые, розовые. Погода невероятно прекрасная. Дым от тетиной сигареты вылетает в переднее окно и возвращается в заднее. Мне нравится. В машине играет песня Аланис Морисетт, тетя Нур подпевает. It is like rain on your wedding day. It is a free ride when you’ve already paid[85]. Тетя Нур недавно купила автомагнитолу. Хвастается, что в ней есть си-ди-проигрыватель. Когда мы останавливаемся, она вынимает огромный гаджет из гнезда и носит с собой – чтобы не украли. Мне кажется это очень забавным. За очередным поворотом открывается бескрайнее Черное море. Все вокруг голубое – и небо, и земля. Мы словно внутри огромного водяного шара. Вдалеке сияют песчаные холмики. Тетя, не отрывая глаз от дороги, рассказывает о влюбленной женщине. О том, какой бывает женщина, когда влюблена. Потому что когда ты влюблена, начинаешь по-другому мыслить. Ты уже не ты. Ты смотришь на себя глазами любящего тебя человека, а в них ты прекрасна. В них ты достойна обожания. Тетя Нур недавно влюбилась в Уфука Гюнея.
Я краем глаза взглянула на дядю. Может, поделиться с ним этим воспоминанием? Он созерцал пейзаж. На лице полнейшее спокойствие. Иисус Христос. Его молчание начало меня немножко беспокоить. Может быть, я сказала что-то лишнее? Расстроила дядю Уфука? Надо было придумать какую-нибудь историю любви, развлечь его. Эх! Зеленые холмы Хейбели проглотили кроваво-красное солнце, розовое небо начало тускнеть, а мы все сидели бок о бок на ограде монастыря и молчали. Цвета поблекли. Не знаю уж, сколько прошло времени, прежде чем дядя Уфук слез на землю и отряхнул приставшие к брюкам иголки. Потом повернулся и протянул мне руку. Он улыбался.
– Давай-ка вернемся домой, Селин. Может быть, и твой папа нас там уже ждет. Что скажешь? Устроим ему сюрприз?
Эти слова должны были наполнить меня радостью. Дядя Уфук придет к нам домой. Останется с нами. Однако радости почему-то не было.
Но я все равно взялась за протянутую руку и спрыгнула на землю.
27
Мы в столовой. Бурак сидит за столом лицом к двери. Я нервничаю и потому стою. Окно открыто, но, кроме влажной жары, в него ничего не проникает, если не считать пароходных гудков и далекого гула голосов отдыхающих, заполонивших остров, – он похож на гудение пчелиного роя. В доме прохладно и тихо. Время замедлилось, как бывало в детстве во время послеобеденного тихого часа. Паркет горячий. Даже мухам лень летать.
Я подошла к буфету, нагнулась, открыла дверцу. Знакомый скрип, знакомый запах. Достала банку с фисташками, насыпала несколько горстей в вазочку, поставила на стол между собой и Бураком. Он не ест, смотрит на меня. На полу лежат маленькие тени от листьев акации. Неподвижные черные точки. Меня раздражает глупо-влюбленный взгляд Бурака. Посмотри на меня по-другому!
Я сунула в рот неочищенную фисташку. Он сразу подался вперед.
– Зубами не грызи. Сломаешь!
Я облизнула соленым языком соленые губы.
– Бурак, на прошлой неделе я сделала аборт.
Смотрю на него. Наблюдаю, как леденеет дурацкий влюбленный взгляд. Тени на лице сдвигаются. Я читаю его цепляющиеся друг за друга мысли по морщинам на лбу. Какое глупое слово – аборт. Рифмуется со словом курорт. И торт. Ответь мне, Бурак! Задай вопрос. Тот самый вопрос. Зачем ты сдерживаешься? Ладно, тогда я сама скажу.