– Вы утверждаете, – сказал после недолгогомолчания Стенолаз, – и эту точку зрения подтвердили уже многочисленныепапы и доктора Церкви, что колдуны и еретики – одна гигантская секта,действующая отнюдь не хаотично, а в соответствии с огромным, придуманным самимсатаною планом. Вы упорно утверждаете, что ересь и maleficium[246]творит одна и та же тайная, численно могущественная, объединенная, идеальноустроенная, управляемая дьяволом организация. Организация, которая вожесточенном и упорном бою последовательно реализует план ниспровержения Бога изахват власти над миром. Тогда почему же вы так горячо отвергаетепредположение, что в этом бою и другая воюющая сторона… создала своюсобственную… тайную организацию? Почему вам так не хочется в это верить?

– Хотя бы потому, – спокойно ответилинквизитор, – что такую точку зрения не санкционировал ни один из пап идокторов Церкви. Потому, добавлю, что Богу нет нужды ни в каких тайныхорганизациях, имея нас, Святой Официум. Потому, добавлю еще, что слишком многоя встречал сумасшедших, полагающих себя оружием Божиим, действующих какпосланцы Бога и от имени Провидения. Я видел уже очень многих, которые слышалиГолоса.

– Можно только позавидовать. Вы видели многих. Кто бымог подумать, глядя на ваше юное преподобие.

– Поэтому, – Гжегож Гейнч не обратил внимание наиздевку, – когда наконец ко мне в руки попадет эта sagitta volans, этотсамозваный демон и Божие оружие… То он кончит жизнь отнюдь не мученичеством, накоторое наверняка рассчитывает, а тем, что будет заперт на три замка в Narrenturm'e.Ибо место шута, глупца и сумасшедшего – в Башне шутов.

На ступенях, ведущих в подземелье, из которого уже долгоевремя не долетали крики, зашаркали башмаки.

Вскоре в зал вошел тощий доминиканец, подошел к столу,поклонился, демонстрируя испещренную коричневыми пятнами лысину под узкимвенчиком тонзуры.

– Ну и как, – спросил совершенно равнодушноГейнче, – брат Арнульф? Он признался наконец?

– Признался.

– Bene. А то я уже начал было скучать.

Монах поднял глаза. В них не было ни равнодушия, ниусталости. Было ясно, что процедура в подземелье ратуши его нисколько неутомила и не надоела. Совсем наоборот. Было очевидно, что он с величайшимудовольствием повторил бы все снова. Стенолаз улыбнулся братской душе.Доминиканец в ответ не улыбнулся.

– И что? – подогнал инквизитор.

– Показания записаны. Он сказал все. Начиная от вызовадемона, теургии и конъюрации вплоть до тетраграммации и демонологии. Сообщилсодержание и обряд подписания цирографа. Описал всех, кого видел на шабашах и черныхмессах. Однако не выдал, хоть мы старались, мест укрытия магических книг игримуаров. Мы заставили его назвать имена тех, для которых он изготовиламулеты, в том числе и амулеты убивающие. Признался также, что с дьявольскойпомощью, используя urim и thurim,[247] принудил повиноваться исоблазнил девушку…

– О чем ты мне говоришь, братишка? – проворчалГейнче. – Что ты несешь о демонах и девицах? Контакты с чехами. Имена таборитскихшпионов и эмиссаров. Тайники контактов. Места укрытия оружия и пропагандистскихматериалов. Имена завербованных! Имена лиц, симпатизирующих гусизму!

– Ничего этого, – заикаясь, ответил монах, –он не выдал.

– Значит, – Гейнч встал, – завтра примешьсяза него снова. Господин фон Грелленорт…

– Уделите мне, – Стенолаз указал глазами на тощегомонаха, – еще минутку.

Инквизитор нетерпеливым жестом отослал монаха. Стенолазждал, пока тот уйдет.

– Я хотел бы проявить добрую волю. Надеюсь, этоостанется между нами. В отношении тех загадочных смертей я хотел бы, еслипозволите, посоветовать вашему преподобию…

– Только не говорите, пожалуйста… – Гейнч, неподнимая глаз, барабанил пальцами по столу. – Не говорите, что всему винойевреи. Использующие urim и thurim*.

– Я посоветовал бы поймать… И тщательно допросить… Двухчеловек.

– Имена.

– Урбан Горн, Рейнмар из Белявы.

– Брат убитого? – Гжегож Гейнче поморщился, но наэто ушла лишь секунда. – Ха. Только без комментариев, без комментариев,господин Биркарт. А то вы опять готовы упрекнуть меня в незнании СвященногоПисания, на сей раз истории о Каине и Авеле. Так, значит, двух этих. Ручаетесь?

– Ручаюсь.

Несколько секунд они мерили друг друга колючими взглядами.«Отыщу обоих, – думал инквизитор. – И скорее, чем ты полагаешь. Этомоя забота». «А моя, – думал Стенолаз, – забота в том, чтобы ты ненашел их живыми».

– Прощайте, господин Грелленорт. С Богом.

– Прощайте, ваше преподобие.

Аптекарь Захарис Фойгт стонал и охал. В келье ратушевакарцера его кинули в угол, в приямок, в котором собиралась вся стекающая состен влага. Солома здесь была гнилая и мокрая. Однако аптекарь не мог не толькосменить места, но и вообще едва шевелился – у него были разбиты локти,вывернуты плечевые суставы, переломаны голени, размозжены пальцы рук, к тому жестрашно горели обожженные бока и ступни. Поэтому он лежал навзничь, стонал,охал, моргал покрытыми запекшейся кровью веками. И бредил.

Прямо из стены, из покрытой плесенью кладки,непосредственно, казалось, из щелей между кирпичами, вышла птица. И тут жепреобразилась в черноволосого, всего в черном человека. То есть вчеловекообразную фигуру. Ибо Захарис Фойгт прекрасно знал, что это не былчеловек.

– О мой господин, – застонал он, корчась насоломе. – О князь тьмы… О любезный мэтр… Ты пришел! Не покинул в несчастьесвоего верного слугу…

– Вынужден тебя разочаровать, – сказалчерноволосый, наклоняясь над ним. – Я не дьявол. И не посланник дьявола.Дьявол мало интересуется судьбами единиц.

Захарис Фойгт раскрыл рот для крика, но смог толькозахрипеть. Черноволосый схватил его за виски.