Не удалось уловить никаких признаков дрожи и шевеления Силы.Не произошло ничего, если не считать долетающего из леса стрёкота птиц ифырканья лошадей, напуганных воплями экзорцистов. Странный же пришелец как былСамсоном, гигантом из бенедиктинского монастыря, так им и остался. Если дажепринять, что в отношении невидимых миров, параллельных бытий и космосов неошибались ни Дунс Скот, ни Рабан Мавр, ни даже Моисей Лионский вкупе состальными кабалистами, то добиться новой пересадки не удалось. Как ниудивительно, но самый более других заинтересованный казался менее другихразочарованным.

– Подтверждается тезис, – сказал он, – что вмагических заклинаниях значение слов и вообще звуков играет весьманезначительную роль. Решающим здесь является духовная предрасположенность,решительность, усилие воли. Мне кажется…

Он осекся, словно ожидал вопросов или комментариев. Но недождался. И докончил:

– У меня нет другого выхода, кроме как держаться вас.Придется сопровождать вас, надеясь, что когда-нибудь повторится то, чегокому-то из вас – либо вам обоим – удалось случайно достигнуть в монастырскойчасовне.

Рейневан беспокойно взглянул на Шарлея, но демерит молчал.Он молчал долго, поправляя нашлепку из листьев подорожника, которую Рейневанприложил к его поцарапанному и искусанному затылку.

– Что ж, – сказал он наконец, – я твойдолжник. Отложив в сторону сомнения, которые, братец, развеять тебе удалось недо конца, скажу: если хочешь присоединиться к нам – я не возражаю. Кто бы ты нибыл, черт с тобой. Но ты сумел доказать, что в пути от тебя больше пользы, чемвреда. В смысле: ты скорее поможешь, чем помешаешь.

Гигант молча поклонился.

– Так что, – продолжал демерит, – вместе намбудет хорошо и весело странствовать. Если, конечно, ты соизволишь воздержатьсяот нарочитой демонстративности и публичных заявлений о своем внетутошнемпроисхождении. Тебе следует – прости за откровенность – вообще воздерживатьсяот каких-либо заявлений, ибо твои высказывания весьма шокирующе не совпадают ствоей внешностью.

Гигант поклонился снова.

– Мне, повторяю, в общем-то безразлично, кто ты таков,исповеди или признаний я не ожидаю и не требую. Но хотел бы знать, каким именемтебя называть.

– «Не спрашивай Странника об имени, оно –тайна», – процитировал Рейневан слова лесной ведьмы-прорицательницы.

– Воистину, – улыбнулся гигант. – Nomen теитquod est mirabile… Совпадение любопытное и совершенно очевидно не случайное.Ведь это «Книга судей Израилевых». Слова ответа, который на свой вопрос получилМаной, отец Самсона. Так что сохраним Самсона, это имя ничуть не хуже других. Апрозвище, ну что ж, за прозвище я могу поблагодарить твои, Шарлей, фантазию иизобретательность… Хоть, признаюсь, при одной мысли о мёде меня тошнит… Всякийраз, как только вспомню о своем пробуждении в часовне с липким кувшином в руке…Но принимаю. Самсон Медок. К вашим услугам.

в которой описываются события того же вечера, что и впредыдущей, но в другом месте: в большом городе, расположенном примерно ввосьми милях – полета ворона – к северо-востоку. Если взглянуть на карту – кчему автор горячо призывает читателя, – станет ясно, о каком городе идетречь

Опускающийся на колокольню церкви стенолаз распугал грачей,стая черных птиц взлетела, громко крича, и спланировала вниз, на крыши домов,вращаясь, как летящие с пожара лепестки сажи. У грачей был численный перевес, иони не так-то легко позволяли согнать себя с колоколен и, уж конечно, ни за чтоне капитулировали бы перед обычным стенолазом. Но это не был обычный стенолаз,грачи поняли сразу.

Сильный ветер дул над Вроцлавом, гнал темные тучи со стороныСлёнжи, под порывами ветра морщинилась серо-синяя вода Одры, раскачивалисьветки верб на Солодовом Острове, волновались камышники между старицами.Стенолаз раскинул крылья, бросил скрипучий вызов кружащим над крышами грачам,взвился в воздух, облетел колокольню, сел на карниз. Протиснулся сквозь резнойкаменный масверк окна, рухнул в темную бездну колокольни, полетел вниз,выкручивая головокружительную спираль вдоль деревянной лестницы.

Опустился, колотя крыльями, и, топорща перья, сел на полнефа, почти тут же изменил внешность, превратившись в черноволосого, всего вчерном мужчину.

Со стороны алтаря приближался, шлепая сандалиями и бормочачто-то под нос, ризничий, старичок с бледной пергаментной кожей. Стенолаз гордовыпрямился. Ризничий, увидев его, побледнел еще больше, перекрестился, низкосклонил голову и быстро убрался в ризницу. Однако стук его сандалий потревожилтого, с кем Стенолаз хотел встретиться. Из-под арки, ведущей в часовенку,беззвучно вышел мужчина с короткой остроконечной бородой, обернутый плащом сознаком красного креста и звездами. Вроцлавская церковь Святого Матфеяпринадлежала госпитальерам cum Cruce et Stella,[230] их приютразмещался при церкви.

– Adsumus, – вполголоса произнес Стенолаз.

– Adsumus, – тихо ответил Крестоносец со Звездами,сводя ладони. – Во имя Господа.

– Во имя Господа. – Стенолаз непроизвольнопо-птичьи пошевелил головой и руками. – Во имя Господа, брат. Как идутдела?

– Мы постоянно в готовности. – Госпитальерпродолжал говорить тихо. – Люди понемногу приходят. Мы тщательнозаписываем все, о чем они доносят.

– Инквизиция?

– Ничего не подозревает. Они открыли новые собственныепункты доносительства в четырех церквях: у Войцеха, Винцента, Лазаря и ДевыМарии на Песке. Так что, думаю, не сообразят, что дополнительно действует наш.В те же дни и в то же время, по вторникам, четвергам и воскресеньям…

– Я знаю когда, – бесцеремонно прервалСтенолаз. – Я прибыл как раз в нужную пору. Посижу, послушаю, узнаю, чтобеспокоит общество.

Не прошло и трех пачежей, как перед решеткой бухнулся наколени первый клиент.