— Не надо, маленький! — только и могла простонать я и опустилась совсем на грязную землю, накрывая живот руками, потому что было впечатление, что мой позвоночник стал похожим на желе, и я не могу больше даже сидеть.

— Опустить оружие!

Господи, голос, буквально проревевший этот приказ, я узнаю и через миллион лет.

Сколько раз он бесил и выводил меня из себя, заставлял желать удушить его обладателя. Но вот сейчас я была счастлива услышать его прямо до слёз. Он прокатился по мне, даря невыносимое облегчение и становясь, наверное, самым желанным звуком в мире. А потом сильные руки подхватили меня, вздергивая в воздух так быстро, что я ощутила себя на краткий миг в блаженной невесомости. Напряжение отхлынуло сразу, и только в этот момент я поняла, каким огромным оно было и как давно не покидало каждый уголок тела и разума. Усталость накатила настолько непреодолимая, что я обратилась в безвольную тряпку. Глаза не хотели открываться, словно организм исчерпал все силы и даже на это не осталось и крошечной капли.

— Яна! — сильные, горячие пальцы с грубоватой кожей прошлись по лицу, ощупывая лоб, скулы, подбородок и губы, как тогда во сне. — Яна! Как ты?

Самый идиотский вопрос из возможных в этой ситуации.

— Это ты во всем виноват… — только и смогла я сипло пробормотать, чувствуя, что засыпаю.

Вот так просто уплываю в сон, находясь черте где, посреди грязной улицы в окружении вооруженных до зубов незнакомых людей и лежа на руках мужчины, от которого мне стоило держаться за тысячу километров, причем еще с самого начала. Нужно было пройти мимо, не видеть, не замечать, не хотеть никогда! Но вместо этого я утыкаюсь носом в его грудь и втягиваю запах полной грудью, ощущая, как расслабляется каждая клеточка в теле, наслаждаясь теплом и этими суматошными, жадными прикосновениями. Будто одного взгляда ему чертовски недостаточно для того, чтобы поверить.

— Я знаю… — последнее, что я слышу, когда окончательно вырубаюсь.

22

Рамзин.

Время до рассвета, казалось, растянулось до мучительной бесконечности. И отмерялось оно не минутами и часами, а количеством кругов, которые я намотал по огромной роскошной спальне бразильского люкса на самом верхнем этаже престижного отеля. Всю дорогу сюда я держал обмякшее тело Яны на руках и, не решаясь тревожить ее неожиданно приключившийся сон лишними прикосновениями, просто вдыхал, нюхал, как оголодавший зверь, ее волосы и кожу. И еле сдерживал наше с драконом примитивное желание натурально зарычать на каждого, кто слишком приблизится. И это было не просто проявление инстинктивного собственничества.

После спонтанного фаер-шоу, устроенного Яной с выжиганием паразита из брата, волны страха и злости были направлены на нее со всех сторон. Спецназовцы хоть и находились под контролем мааскохои все равно были близки к панике после увиденного. Но они были меньшей проблемой, потому что свою функцию уже исполнили, так что пора им убираться с моих глаз, потому как мысль о том, что кто-то из этих людей мог не выдержать и спустить курок, вымораживала моё нутро и бесила дракона. Разумом что он, что я понимали, что атака была бы нормальной реакцией в этой ситуации, и скорее следует злиться на эту невыносимую женщину, умудрившуюся спровоцировать и довести до дрожи в руках ко всему привыкший спецназ. Но испытывать гнев на Яну сейчас, когда она, бессильная и невыносимо доверчивая, обвисла в моих руках, было невозможно.

Сначала в груди сжались стальные тиски страха за нее, но когда судорожный осмотр и ее ворчливые последние слова убедили меня в том, что она жива и даже не без сознания, а просто уснула, сердце стиснуло еще сильнее. От нашей первой настоящей встречи я ждал уже привычного взрыва, эпичного столкновения двух небесных тел, высвобождающего катастрофическую по силе энергию, которая опять разорвет нас обоих в клочья. Заставит по-звериному бросаться друг на друга, утоляя лютый голод по теплу, по безумному взаимному наслаждению, которое будет сначала как пытка, как кара за тоскливые дни и часы ожидания. Ведь, что бы там Яна ко мне не испытывала на рассудочном уровне, бороться с запредельной гравитацией, вечно швырявшей нас навстречу, расплющивая, стирая в порошок об острые углы друг друга, она не могла. А я больше не хотел и не собирался этого делать. Поэтому ожидал всего чего угодно — крика, обвинений и даже слез, но только не того, что она просто уснет, оказавшись в моих руках. Так, словно несмотря на все режущие грани и барьеры между нами она доверяла мне свой покой и защиту. Не взирая на все те раны, что мы причиняли друг другу, самозабвенно истязая: я — в желании подавить, а она — сопротивляясь, сейчас в момент слабости и изнеможения она доверилась мне. И пришла тоже сама. Да, признаю, что вынужденно, но ведь это уже другое. Главное, что она здесь сейчас, и я больше не намерен отпускать. Но это опять же возвращало к вопросу ее защиты.

С солдатами проблем не предвиделось. Один приказ, и они уберутся восвояси. Но паразиты-то останутся. И именно от них исходило это гигантское чувство животной паники и ненависти, что сейчас словно облако окутывало нас с Яной. С того момента, как Яна так опрометчиво сожгла одного из мааскохои, вожак хранит мертвое молчание, хотя до этого я уже стал привыкать к его шелестящему нашептыванию в голове. Похоже, огненное шоу произвело на него слишком сильное впечатление, что сильно напрягало меня, учитывая, что к тому, что я удавил нескольких его сородичей, экспериментируя с ментальными ошейниками, он остался совершенно равнодушным. А тут, несмотря на гробовую тишину между нами, я ощущал, что напряжение поднялось до высшей отметки, и волны страха и угрозы заставляли ощетиниваться и меня, и моего зверя. Допросив под влиянием паразитов всех братьев, я был готов, что Яна уже не та девушка, которую я когда-то случайно встретил и безнаказанно навязывал свою волю.

Но задаваться пока вопросами, какие изменения в наши отношения привнесет эта явно приобретенная Яной сила, пока не торопился. Ведь толком никто не знал и не мог мне сказать о ее свойствах и границах. Но когда на моих глазах она в секунды уничтожила живучую и почти неистребимую тварь, при этом сохранив жизнь носителю, это ошеломило меня. И явно смертельно напугало вожака. А страх — это мощнейший стимул. Это было плохо, очень плохо. Эта вспышка словно взвела