Глаза алчно вцепились в лицо Яны, ревниво отмечая каждое изменение. В неярком рассветном свете она казалась чуть более загорелой, чем я запомнил, и даже несколько веснушек появились на ее носу, явно вызванные к жизни жарким солнцем Бразилии. Но при этом скулы казались острее и щеки чуть более запавшими, рисуя для меня картину усталости. Что ее так вымотало? В этом есть моя вина? Конечно есть.

«Ты во всем виноват…» — так ведь она сказала засыпая? Ища хоть малейшего контакта, я потянулся к ее второй руке, расслабленно лежавшей на покрывале. Положил голову рядом так, что ее пальцы едва касались моего лица, и прикрыл глаза. Не знаю, как назвать это… То, что сейчас творилось внутри. И как бы оно ни называлось, его было так много, что, кажется, сейчас треснут ребра. Я осторожно подполз еще ближе и как вор, крадучись, забрался в постель. Чуть распрямил колени Яны, лег так, чтобы моё лицо оказалось прямо напротив ее живота, и прижался губами к тыльной стороне ладони, что сейчас берегла покой ребенка. Нашего ребенка. Горло сжало непонятным спазмом, а в груди заболело еще больше.

— Как же мне со всем этим быть? — тяжело сглотнув тугой ком, шепотом спросил я и тут же исправился: — Как нам с этим быть? Как?

Я лежал так довольно долго, как мне показалось. Не шевелясь, прикрыв глаза и наслаждаясь тем, как уютное, правильное тепло буквально расползается от мизерного контакта моих губ и Яниной кожи. Оно настырно пробралось снаружи вглубь, двигаясь уверенно, будто точно знало нужный путь, или там всегда была предназначенная ему дорога, что просто ждала своего часа и сейчас стелилась гладко, радостно давая зеленый свет этому вторжению. От этого поднимались все волоски на теле, и чудилось, что сверкающие электрическими искрами нити, появляясь из ниоткуда, сначала медленно, но все ускоряясь, оплетают нас обоих, болезненно и сладко покалывая во всех точках нашего соприкосновения. Настолько тонкие, что почти не существовали, они постепенно множились и словно плотнее притискивали меня к Яне, усиливая и так запредельное наше притяжение. И не было и тени желания шевельнуться, отстраниться, разорвать это связующее волшебство, хоть оно и плод моего измученного разлукой мозга. Наоборот, хотелось обернуться вокруг, прижаться так, чтобы выдавить прочь эту пустоту между нами, прорасти самому корнями и позволить врасти в себя прямо по-живому, так, чтобы уже не разделить, не разорвать. И безумно наслаждаться каждым мгновением этого процесса, четко осознавая, что происходящее совершенно необратимо. И снова все во мне взвыло от потрясающей интимности этого момента. От осознания, что ничего более мистического, да-да, именно мистического, в чем мы с драконом были солидарны никогда не происходило со мной. От радости, что это так реально для меня, и боли, что, возможно, это мои и только мои переживания. А я сейчас так дико нуждался, чтобы они были общими. Нашими. Моими и Яны. Впервые в моей жизни я ощутил такую вселенскую значимость взаимности. Той самой, что не получить угрозами, принуждением, подарками. Её ни купить за все деньги мира, не отнять в самой яростной борьбе, не вымолить, как бы искренне и униженно не просил. Но как же она была мне нужна. Настолько, что ради нее я бы снова и снова бросался на стены, разбиваясь в кровь, забыл бы опять все идеалы и извернулся как угодно в попытке показать, что я тот самый, кто нужен, или уничтожил даже весь мир, чтобы остаться единственным, на кого она будет смотреть, если по-другому никак. Еще совсем недавно меня ужасали бы эти мысли, внушали отвращение, ведь даже самому дикому безумию должен быть предел. Но теперь нет. Словно ограничитель внутри, всегда разделявший добро и зло, приемлемое и недопустимое, распался в пыль, испарился, и больше не существовало ничего, кроме цели. Важны остались лишь пути достижения желаемого. Единственно правильный выбор между тем, что приведет меня к результату, а что следует отбросить навсегда, как абсолютно не подходящее. А мораль, великие цели и идеалы, сопутствующие жертвы… Кого они, к черту, волнуют? И это вовсе не мое смирение или капитуляция, как могло бы показаться. Это стремление получить любой ценой то, что необходимо для выживания. И пусть часть меня, та, что была взращена на идеях и принципах Ордена, упорно противилась такому взгляду, вопя о том, что эта прямая дорога на темную сторону, и лучше уж умереть. Только какое мне дело до этих тщетных стенаний совести? Я хотел жить и не просто жить, а вместе с Яной и нашим ребенком. А на какой стороне? Да какая разница!

И дракон, вернувшись, отзеркаливал мои чувства, усиливая во стократ пренебрежение всем вокруг, кроме одного. На одно мгновение он открылся, и даже меня заставила содрогнуться сила его тоски и тяги к нашей Единственной. А еще та бездна ожидания, неподвластная для осознания человеческим разумом. Долго, бесконечно долго он ждал ее, и сил на ожидание больше не осталось. На краткий миг в голове мелькнул молнией вопрос — а возможно ли сохранить рассудок, желая чего-то так сильно и так долго?

Хотя, наплевать на это! Теперь я сам отгородился от этих чрезмерных эмоций дракона и, не сдержавшись, прижался к яниной руке сильнее, потираясь губами и щетиной о желанную кожу. Неожиданно меня будто толкнули в грудь, обрывая этот потрясающий момент близости мягко, но сильно и настойчиво. Я распахнул глаза, не понимая, что же это было, и вот ощутил это снова. Изучение, исследование, похожее на тщательное рассматривание. Только в этот раз оно окрашено скорее настороженностью, чем робостью. Скорее уж желание держать меня на расстоянии, чем попытка сблизиться. Такое ментальное прикосновение можно было скорее посчитать обыском на предмет угрозы, чем попыткой застенчивого знакомства. Если это мой малыш, то он сейчас насторожен и сердит, и, учитывая наш первый опыт знакомства, у него есть на это веский повод.

Я замер, стараясь отбросить все негативные мысли, запрятал поглубже страсти и сомнения, бурлившие только что, и позволил ему полностью ощупать меня. Показал, что во мне нет угрозы. И терпеливо ждал, пока меня довольно бесцеремонно в этот раз изучат. Сначала это было как грубоватые тычки внутри и почти нахальные требования показать все желаемое. Предательски перехватило дыхание… Как же это похоже на меня самого. Но потом к этому тщательному рассматриванию стала примешиваться все большая доля трепета. Не встречая