Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так себя накручиваю мыслями про усталую бабушку, которая и света Божьего целые сутки не видит из-за капризного животного, что не иду, не бегу, а лечу.
И в полном недоумении останавливаюсь у входа в парадное, когда вижу бубулю, да еще не одну. Меня удивляет сразу так много вещей, что не знаешь, с чего и начать. Ну, во-первых, бабушка не сидит пленницей в стенах и не грустит в такой солнечный день. Она прогуливается возле парадного со своей соседкой, Матильдой Петровной. Во-вторых, бабушка вовсе не выглядит утомленной после бесконечной ночной уборки.
Эффектная, при легком макияже, в неизменной шляпке красного цвета, она что-то живо обсуждает с подругой и улыбается.
Но это ладно, без кота так и было. Тут ведь дело скорее в другом. Бабуля гуляет не только с подругой, а и с котом!
И кот…
Кот вызывает у меня куда большее удивление — никому не мешает, никого не грызет, никому не царапает руки, никуда не бежит. Ходит себе неспешно, шевелит пушистой лапкой снежок, иногда присаживается, иногда сначала очищает себе дорожку хвостиком, а потом уже бродит.
Смотрю на него и не верю глазам — просто настоящий интеллигентный воспитанный кот!
Но даже не это меня поражает. Вернее, меня поражает даже не кот, не его поведение, а то, что он вышел на улицу, не просто надеясь на мех от природы. Он был в вязаной шапке, варежках и маленьких смешных тапочках!
— Ба, — целую ее, приветствую Матильду Петровну и зачарованно киваю на милого котика. — Как ты расколдовала это чудовище?
— Ко всем можно найти должный подход, — не выдает секрет довольная бабушка. — Кстати, теперь он не только ходит в лоток, не промахиваясь, но и против прогулок не возражает.
Не веря, смотрю на кота, который окидывает меня спокойным, меланхоличным взглядом и что-то раскапывает в снежной горке, ловко орудуя варежкой.
— А кто его так одел? — поражаюсь тому, что нашелся тот, кто воплотил в жизнь мою старую шутку про тапочки для кота.
Впрочем, моя фантазия настолько далеко никогда не заходила, чтобы даже мысленно выдать пушистику еще шапку и варежки.
— Я, конечно, — еще больше поражает меня бабуля. — Беру уроки у Матильды Петровны, вот, простые вещи уже начали получаться. Смотри, как неплохо, да?
Я киваю, смотрю на кота, потому что не смотреть на него невозможно.
— Ну вот, — усмехается бабушка. — Я же не просто так говорю вам с Ильей про внуков, что жду их. Это же не игрушка. Я понимаю, что это ответственное решение. Так что тоже готовлюсь.
Н-да, не знаю, что ждет кота весной или летом, если срочно его не забрать. Нет, не похоже, что ему что-то не нравится, и все же… вроде бы я его подобрала, так что моя и ответственность.
Мне казалось, что бабушку только порадует, что я приехала за котом. Но она неожиданно расстраивается и подзывает котика, чтобы утешиться. Кстати, Тимошка действительно реагирует на свое новое имя, и на руки к бабушке идет с удовольствием, и так ластится к ней, словно хочет доказать, что царапины у меня на руках — это все клевета!
— Оля, оставь его мне, — неожиданно просит бабуля. — Ну а что? Ты к нему привыкнуть еще не успела, а у нас, может быть, взаимопонимание с первого слова! Я даже не думала, что коты бывают такими умными и покладистыми, как Тимошка. И потом, покупной корм он не любит, а я ему рыбку варю, и косточки из нее выбираю…
Кот, молча слушавший бабушку, при упоминании рыбки без косточек громко мяукнул и полез к бабуле за ворот. Раньше я была бы уверена, что с целью куснуть. А теперь, глядя на их идиллию, даже не удивилась, что он всего лишь ткнулся в ее щеку мокрым носиком.
— Ба, ты уверена? — уточняю на всякий случай. — Я еду к родителям, там свежий воздух, двор, да и нас трое, с котом будет справиться легче.
— Уверена, — заверяет бабуля. — На улицу мы сходим и здесь, и потом… Надо же мне на ком-то оттачивать навыки!
Решив, что коту достаточно тепло у нее на руках, бабуля осторожно снимает с его лапок варежки и заботливо поправляет шапку.
Естественно, после такой демонстрации мира, я оставляю мысли о том, чтобы забрать кота вместе с собой.
Так как прогулка окончена, мы поднимаемся домой к бабушке, и она кормит меня пирожками, а кота — обещанной рыбкой. И нам всем очень хорошо и уютно, я долго не хочу опять выходить на улицу, возможно, потому, что знаю, к каким это приведет переменам, а потом прощаюсь с бабулей и ее послушным котом, и все-таки уезжаю.
Сначала — в квартиру Ильи за своим чемоданом. Потом — из города вовсе.
У таксиста, который отвозит меня к родителям, вовсю звучит песня Кипелова «Я свободен». Невольно улыбаюсь, вспомнив, как орал ее с четырнадцатого этажа Макар. Тут же отбрасываю эти мысли, потому что не хочу себя ранить, после вчерашнего мне теперь только хуже.
Это признание…
Жалею ли я, что сказала о своих чувствах Фролу?
Нет.
Ни капельки.
«Я свобод-е-ен!» — тянется душевная песня на все времена.
А я только грустно вздыхаю: если бы… если бы и правда освободиться…
Не знаю, возможно, в квартире стены не помогали, потому что там все слишком напоминало о Фроле, о тех счастливых моментах, когда мы были вместе, и я не знала, что между нами есть кто-то третий…
А дома у родителей и дышится по-другому. Не стану лгать и говорить, что стоило мне приехать — и я тут же забылась. Мысли о Фроле по-прежнему не отпускают, просто я забиваю их и другими. А еще помогают теплые объятия людей, в чувствах которых не сомневаешься, и долгие посиделки по вечерам с вкусной выпечкой, и задушевные разговоры.
Папа у нас серьезный, закрытый, и он, конечно, что-то замечает и чувствует, но с расспросами не пристает. Он просто рядом, и готов сводить меня на рыбалку, смеяться вместе со мной, когда мне удается поймать рыбешку, готов посоветовать книгу, которую сам недавно прочел, готов обсудить передачу, которую смотрим мы вместе, уместившись в удобных креслах.
И я благодарна ему — за то, что у него есть для меня время, и ему нравится его проводить со мной, и за отсутствие вопросов, потому что… я не могу ему пожаловаться так открыто, как в детстве. Но все, что он делает — с любовью, ненавязчиво и, безусловно, мне помогает.
А вот с мамой мы говорим долго, с мамой я могу не сдерживать слез, не пытаться искать слова, маме могу признаться, что да, попалась, обожглась, но теперь-то уж…
— Не загадывай, — мягко улыбается она и обнимает меня, принимая все мои слезы, и окутывая такой теплотой, что раны внутри меня чуть затягиваются. — Просто живи. Люби. И не бойся.
И я не боюсь. Потому что знаю, уверена, что даже если сотни раз еще разобьюсь, есть те, кто помогут собрать оставшиеся кусочки, кто поможет их залечить и попытаться помочь мне вновь встать на крыло.