Живу. Потому что надо, потому что хочу и потому, что мне нравится быть живой — чувствовать, даже боль, и упрямо ловить даже те отблески, которые все еще обжигают.

И люблю. Потому что не могу по-другому, не могу перестать любить, и не могу запретить себе.

Со временем приходит понимание, что мой переезд и новый график работы — это правильные решения, но, к сожалению, для меня они ничего не меняют. Я все еще брожу в мыслях и снах по городу, из которого уехала, и все еще вижу не только себя, но и Фрола рядом с собой.

Но я учусь, правда, учусь отпускать.

Перестаю постоянно носить с собой телефон, перестаю бросать на потухший экран грустные взгляды и перестаю заглядывать в черный список звонов. Наверное, помогает то, что он пуст.

Я начинаю подпускать к себе мысль, что больше не услышу и не увижу Фрола, и начинаю привыкать к пустоте, которая раздается в ответ.

И словно пытаясь заполнить эту пустоту, я развиваю бурную деятельность. До Нового года еще почти две недели, но я уже помогаю папе нарядить елку, которая растет у нас во дворе. Заканчиваю раскрашивать две картины, и одна в срочном порядке экспроприируется Ильей, а вторая ждет Катерину, как я обещала. Ее так закрутили «несерьезные» отношения с Макаром, что нет времени вырваться за город. И я ее понимаю. Если бы знала, что у нас с Фролом все так быстро закончится…

Нет, я бы не отказалась от этих отношений, несмотря на последствия, несмотря на все, что произошло, несмотря на то, как больно любить в одиночку. Я бы согласилась на отношения раньше. Так глупо потеряно время…

Не думать о Фроле невыносимо — постоянно кажется, что вот сейчас он тихо подойдет ко мне, положит теплые ладони на мои плечи, проведет рукой по моим волосам, сожмет их пальцами…

Мысленно он все еще рядом со мной, и такое ощущение, что я просто жду его из какой-то командировки.

Но так жить нельзя, уж я-то теперь точно знаю, как страшно постоянно тянуть за собой безнадежное прошлое…

После долгих раздумий, я прихожу к выводу, что теперь, в связи с новым графиком, у меня слишком много свободного времени, и берусь вести бухгалтерию еще в двух маленьких фирмах.

Там ничего сложного, можно работать удаленно, лишь изредка появляясь. А мне нужно переключиться на что-то другое, помимо Фрола, да и на ремонт деньги понадобятся.

Кстати, возможно, в моей профессии меня больше всего не устраивала не она сама, а именно график. Теперь, когда работа занимает всего пару часов в день, она вовсе не раздражает. И у меня остается достаточно времени на близких людей и любимое хобби.

А у моего брата хобби становится — мой предстоящий ремонт. И бригаду он уже подобрал, и материалы нашел дешевле, но хорошего качества.

— Когда ты все успеваешь? — удивляюсь я, слушая его подробный отчет.

— Все для тебя, Мелкая, — отмахивается он.

Только позже, когда он возвращается в город, а я его провожаю, беру его за руку, чтобы выразить свою признательность, сказать, что он молодец, и самый лучший на свете брат…

И с осторожностью, морщась от той боли, без которой точно не обошлось, прикасаюсь к красным костяшкам его пальцев, со следами удара…

— Ты… — выдыхаю, не в силах произнести это вслух.

— Ага, — улыбается он, — уволился.

Заметив мой встревоженный взгляд, он вздыхает, потом обхватывает мое лицо и медленно произносит, чтобы вовремя остановить поток слез.

— Он жив и сильно не пострадал. Ну, по крайней мере, он выглядел куда хуже до того, как я его навестил, а так тоже размялся… — брат осекается. — Я хороший специалист, так что работу легко найду. Впрочем, меня уже пригласил к себе Тихонов — это его прямой конкурент, так что… Все наладится, Мелкая! Все будет еще лучше, чем было! Хотя к конкуренту идти не особо хочу, все же это как-то… Не для Северских, в общем.

— Я так люблю тебя… — я все-таки всхлипываю, когда брат прижимает меня к себе.

И я правда его очень сильно люблю — за то, что он та половинка, которая от меня никогда не откажется. За то, что он отвечает взаимностью. И за то, что, зная о моих чувствах, не разошелся в мести, не заходил далеко, и идти на подлость не собирается.

— Все наладится, Мелкая, — опять повторяет он.

Я киваю.

Верю.

Нас разлепляет громкий писк вайбера. Илья тут же пользуется возможностью выскользнуть из моих объятий, потому что его ждет такси, а печальные, пусть и любимые девушки, не в его вкусе. Так что он приказывает мне срочно взбодриться и убегает. А я знаю, конечно, что ждать особо не стоит, а все равно открываю новое сообщение, жутко волнуясь.

Толик…

Ну да, кто еще?

Сообщает мне, что уже колесит по свободной Америке, сбрасывает новые снимки, заверяет, что счастлив, и что скучает по мне еще больше, чем несколько дней назад.

Да уж, одни отношения с мужчиной лучше других…

И я впервые пишу сообщение Толику.

Не смайлик, а сообщение, в котором выражаю радость, что ему все нравится, что поездка оказалась удачной и он всем доволен. После чего заверяю, что лучше получать удовольствие от того, что его окружает вместо того, чтобы скучать по тому, что уже не вернуть.

Я вижу, что он начинает что-то быстро печать и стимулирую его к тому, чтобы оборвать этот бесполезный канат.

Желаю удачи, новых незабываемых впечатлений и сообщаю, что у меня все хорошо. Настолько хорошо, что прошу его больше мне не писать.

Не знаю, зачем Толик хватается за то, чего нет, но он атакует меня новыми фотографиями и сбрасывает вопрос со множеством восклицательных знаков: «Что случилось?!!!»

И я пишу ему последнее сообщение, прежде чем заблокировать в вайбере: «Просто я счастлива».

Вру, конечно, но…

Может быть, проблема во мне, может быть, это карма такая, но если без меня мужчина счастливей, чем рядом со мной, я его отпускаю…

От навязчивого желания оглянуться, вернуться в прошлое хотя бы мысленно, отвлекают предновогодние хлопоты. Вроде бы ничего особенного, и настроения что-либо праздновать нет, но я заражаюсь ожиданием чего-то светлого, чего-то хорошего, нового. Детская привычка, иначе и не назвать, потому что повода для того, чтобы моя жизнь стала лучше, чем раньше, вроде бы нет.

К тому же, я как-то умудряюсь сильно простыть, что вообще неожиданно ломает все мои планы. Я-то собиралась на Новый год уехать в горы вместе со всем коллективом, и до последнего надеялась, что вот чуть поправлюсь, навязчивый кашель пройдет, и уеду развеяться, но, увы.

Тридцатого декабря врач, к которому папе удается меня затянуть, сообщает, что у меня острый бронхит. Опять. И за что? Когда врач озвучивает мне эту новость, невольно мелькает обида — и ведь не ходила же в чулках и в одной только юбке, как кому-то хотелось, а все равно…