— Я поняла, — глаза Лаймы стали пугающеогромными. — Ты разрезал выходное платье мачехи на шарфы. И когда тебевстречалась какая-нибудь женщина…

— Не какая-нибудь! — Изо рта Болотова полетеласлюна. Он сделался таким омерзительным, что хотелось отвести глаза. — Некакая-нибудь, а та, что не достойна воспитывать своего ребенка! У нее домамалыш — один, беззащитный, а она наряжается и идет, видите ли, гулять!Развлекаться! Я решил, что перед тем, как жениться, мне нужно очиститься. Врачвелел мне простить. Простить и похоронить прошлое. Сегодня я собиралсяпохоронить последний шарф. Вы мне помешали.

Глаза его сверкнули хищным блеском.

— Похоронить вместе с женщиной, — добавилШаталов. — Верно?

Болотов вытянул руку в направлении предполагаемой жертвы иобвиняющим тоном заявил:

— Она бросила дома крошечную девочку. Никто непожалеет, если я задушу ее.

— Вы их прямо тут хоронили? — будничным тономспросил Медведь. — В саду, верно?

— За кого вы меня принимаете? — возмутилсятот. — Я что, по-вашему, сумасшедший? Хоронить трупы в своем саду! Язакапывал их на сельском кладбище. Там полное и абсолютное запустение.

— Алексей, а как ты познакомился с Никой? —спросила Лайма, взглянув на вытянувшегося в струнку Шаталова. — Ты ведь ееубил, верно?

— И это тоже из-за тебя! — заорал Болотов. —Все из-за тебя! Я должен был очиститься перед свадьбой, а свадьбу придумала ты!Ты сама!

— Откуда ты узнал о Нике? — настаивала Лайма.

Болотов выпрямился и повел плечом, приходя в себя. Немногосбавил тон.

— Я приревновал, подумал, что у тебя другой мужчина.Что ты решила прежде, чем выйти замуж, сравнить меня с кем-нибудь. Ты села втакси, а за тобой пристроился этот Роберт. Я подумал, что вы едете порознь вцелях конспирации и где-то пересечетесь. Так я попал в аэропорт. И там увиделее… Нику. Сначала она кокетничала с тем мужиком, которого ты опекала, синостранцем. Я дождался, когда вы уедете, и подошел к ней. Она покупала булку игазированную воду. И от нее несло духами, как от моей мачехи, когда та уходилана всю ночь. Я ненавижу запах духов!

— А я думала, у тебя аллергия, — пробормоталаЛайма.

— Мы разговорились. Ника без стеснения поведала, чтодома у нее маленький сынишка. А она ездила развлекаться за границу. И теперьпобудет немного тут, хочет погулять по Москве. Она назвала мне гостиницу, вкоторой собиралась ночевать, и я назначил ей свидание. Я еле дотерпел до утра.

Алексей говорил быстро, захлебываясь. У него столько всегонакопилось на душе! А они трое стояли и жадно слушали. И та, которую онсобирался убить, тоже слушала. Оцепеневшая, словно кролик перед удавом. От неесильно пахло духами, и после признания Болотова она начала судорожнообмахиваться ладонями, чтобы разогнать удушливый аромат.

— Нужно было сразу вызвать милицию, — прошепталаЛайма. — Это же признание! Вдруг позже он начнет от всего отказываться?

— Не начнет, — покачал головой Шаталов. — Емустало легче, гораздо легче.

Выговорившись, Болотов разом потерял силы. Рухнул надеревянную скамейку возле дома, уронил голову на руки и затих. Лишь время отвремени он издавал еле слышные мучительные стоны, от которых у Лаймы леденелакровь.

Когда приехали представители правопорядка, кроме стонущегоБолотова, они обнаружили во дворе дачи только жертву несостоявшегося покушенияи Шаталова. Он согласился прикрыть Лайму, потому что она сказала, что живет пофальшивому паспорту.

— Сейчас не время и не место, — заметил Шаталов,сдержанно прощаясь с ней. — Но когда все закончится, мы обязательновстретимся.

— Речь, кажется, шла о поцелуе и каких-то условиях?

— Никаких условий, — отрезал тот. — Мыпоцелуемся безусловно.

* * *

Аэропорт сегодня казался Лайме кастрюлькой кипящего супа изролика, рекламирующего бульонные кубики. Все здесь булькало, клубилось,толкалось и переворачивалось. Они еле-еле поспели в срок — на дорогах выставиликордоны, во все машины лезли назойливые милицейские, которым приходилось долгообъяснять, что на заднем сиденье — лица дружественной индийской, а неподозрительной кавказской национальности. За время пути Корнеев раздал кучуденег, и Лайма старалась не думать о том, с каких счетов он их уворовывает.Потому что итог ее размышлений был довольно странным: чтобы спасти родину, надосначала ее обокрасть.

Когда самолет с Бондопаддхаем и Пудумейпиттаном на бортуоторвался от земли и врезался в безмятежное небо, Лайма от избытка чувств едване задохнулась. Ей все время чудилось, что сейчас взвоет сирена, по полюпобегут люди, станут махать флажками, и пророка притащат обратно в обнимку сшикарным чемоданом на колесиках. Подведут к ним и заулыбаются: «Ошибочкаслучилась. Он останется еще недельки на две».

— Аминь, — громко сказал Корнеев.

А Медведь удивленно спросил:

— Что, все? Можно идти?

Лайма повернулась к ним лицом, глубоко вздохнула и не смогласдержать радостного возбуждения:

— Ну, мальчики…

— Минуточку, командир, — Корнеев убил ее радостьодним своим тоном. — Мы ведь не доложили боссу, что выполнили задание. Игруппу он пока не распустил.

— Но ваш босс не выходит на связь! — возмутиласьЛайма.

— Наш босс, — поправил Медведь.

Они стояли и смотрели на нее стальными глазами, в которыхчетко и ясно отражалось ее ближайшее будущее.

— А если связь не восстановится? — осторожноспросила Лайма.

— Начнем действовать самостоятельно, — заявилМедведь. — Следующее задание мы уже получили. Босс сказал, что в Москвуприлетает всемирно известная актриса, которую хотят похитить ради выкупа. Мы сЖекой накупили киножурналов, проштудировали их и пришли к выводу, что речь,несомненно, идет о Сандре Барр.

Сандра Барр! Единственная и неповторимая. Кусок крепкойплоти, целиком натуральный продукт, снабженный вместо этикетки ярким ибескомпромиссно красивым лицом. Изящная, стильная, живая, без намека навнутренний конфликт. Совершенная. Рожденная побеждать, потрясать и очаровывать.Женщина, которая снится. Ее столько раз фотографировали, что просвещенноечеловечество уже впитало в себя ее мимику — каждую крохотную морщинку, изгибгуб, миллиард улыбочек и улыбок. Камера определенно была околдована Сандрой имгновенно улавливала тот особенный, присущий только ей шарм, который приводилзрителей в трепет.

— Мы не должны допустить, — строго сказалКорнеев, — чтобы Сандру Барр похитили в Москве. Разразится международныйскандал. Голливуд пойдет войной на «Мосфильм».

— Наша группа будет действовать, — подтвердилМедведь.

Лайма хотела разрыдаться, но потом подумала, что не доставитим такого удовольствия. Мужчины, однажды видевшие женские слезы, жаждут их всебольше и больше, как львы, попробовавшие человеческого мяса. «Они ждут, когда язаплачу? Что ж».