— Не может такого быть. Бруно говорил, что никого не осталось. Он выжил один. — Жадно пил прохладный чёрносмородиновый морс.

— Как бы там ни было, нам не нужна огласка. Не хватало из-за глупой женщины навлечь беду на нашу семью. Она, что, не понимает, что и себя ставит под удар?

— Её нужно найти и узнать, что она хочет. Возможно, мальчик ей не нужен и она самозванка. Кто-то надоумил. Денег хочет? Надо разобраться. Ей нужно будет доказать своё родство. Передала, где её искать?

— Да… Как наши дела?

— Отлично. Первые партии золотого песка отправились в королевскую казну. Его величество доволен. Привёз монарший Указ о пожаловании усадьбы в Аугусте в знак благодарности. — Кивнул на столик, где лежала узкая длинная шкатулка. — Заехал туда. Теперь не знаю, как быть.

— Так плохо? — Дитрих раскатывал свиток со свисающей сломанной восковой печатью.

— Сам суди. Большой земельный участок со старинным домом. Из окон видны башни палатината. Отошёл казне после смерти последнего наследника. Потребует значительных вложений на ремонт и можно переезжать. Не понравилось мне, что соседи больно шумные. Какой-то нотар купил дом и надумал сделать в нём таверну.

— Что? Таверну? В этой части Аугуста? Представляешь, что там будет через пару месяцев? Окна летом не откроешь, детей не выпустишь в сад.

— Вот и я о том же. Заглядывал к ним. Хозяина, правда, не было. С управляющим переговорил, так он заверил, что беспокоиться не о чем. Таверна не для простого люда. Сам городской судья Христофер фон Шмидт одобрил эту идею… Где-то я это имя слышал… — Упёрся взором в балки потолка. — Не так давно…. Потом вспомню. В какой-то степени неплохо иметь в соседях нотара да ещё хорошо знакомого с судьёй.

— Раз так, то неплохо. И что тебя гложет?

— Ты знаешь, я не люблю быть на виду. Тебе отпишу. Или Ирмгарду. Как он?

— Мне и здесь хорошо. Детям тоже. Ирмгард? — Вздохнул барон. — Неделю не пьёт. Зато с утра до вечера стал пропадать в лесу. Два дня назад вернулся в изодранном одеянии, мокрый, грязный, с шишкой на лбу. Съехал от стражников. Его жену дня три не видел. Ей-богу, побаиваюсь её. Ходит неслышно, словно тень. Того и гляди, налетишь в тёмном коридоре и дух от испуга испустишь. Вмешайся, наконец, найди сыну занятие! Меня слушать не хочет.

— Не знаю, что с ним делать. Хотел в Бретань отправить… Здесь он хоть на глазах, а там пропадёт. Кто ж знал, что он…

— А ты себя забыл? Как вытаскивали тебя из пьяного угара после возвращения из-под стражи? Агна тогда правду сказала, что погубит она всю нашу семью. Как в воду глядела.

— Замолчи! — Герард ослабил ворот рубахи, чувствуя, как при упоминании пфальцграфини лицо заливает жар. — Агна? Забыл, кто кого хотел погубить? Если бы не Та… не она, где бы был мой сын? Где бы был я?…

— Я не о том, что случилось тогда. Я о недавнем. Что лучше — умереть с оружием в руках, защищая свою честь или стать жертвой глупой случайности? Тебя обвинили в том, чего ты не совершал, а всё потому, что не умеешь держать себя в руках. Не из-за неё ли ты едва не лишился жизни? Зачем ты тогда вернулся в таверну? Что хотел доказать? Кому?

— Её хотел вернуть, дьявол тебя дери! — Тонкая ткань рубахи трещала под пальцами его сиятельства. — Да долг кое-кому отдать! Кулаки чешутся до сих пор.

— Что за блажь, Герард! — Дитрих всплеснул руками. — От тебя беду Бог отвёл, а не она!

— Всё! Хватит! — Дышал тяжело, утробно. — Говорил тебе, чтобы не поминал её боле!

— Вот и я о том же. Забудь! Славно, что ушла. Куда ты сказал? На луну? — рассмеялся. — Лежит теперь в объятиях какого-нибудь герцога в Алеме да…

— Дитрих, замолчи…

Угрожающий тон брата подействовал, будто удар. Барон вскочил:

— Ты и со мной драться будешь, как тогда с Шамси? Месяц! Месяц ты отсидел под запором! Чудом тебя отпустили! Господа благодари за дарованную милость, а не её! Забыл, каким тебя привезли? В чём жизнь держалась?! — Сдерживал себя от порыва тряхнуть Герарда за плечи. — Лживые суки! Из-за них все беды!

Тяжёлый потемневший взор брата из-под сведённых к переносице бровей пригвоздил к полу. Замолчал, успокаиваясь, следя за отошедшим к окну молчаливым Герардом. Верить в историю, рассказанную им, отказывался. Иномирянка? Какого чёрта? Ослом будет тот, кто поверит в это. Напустила морок, не иначе. Вывернула всё так, как ей нужно и сбежала от дознавателя. Кто знает, что там между ними произошло на самом деле? Слава Господу, что брат жив. Перекрестился, облегчённо вздыхая, и примирительно, спокойно продолжил:

— Теперь всё наладится. В объятиях жены оживёшь. Можно ускорить свадебный пир.

— Её мать препятствует. — Сиятельный собирался с мыслями. — Год скорби и плача ещё не вышел. Как договорились с самого начала, так пусть и будет.

— Кстати, два дня назад был от них гонец. Беспокоятся. Что ж не завернул к ним? Не успокоил? — Грустная улыбка тронула пухлые губы.

Бригахбург-старший поморщился, покрутив на безымянном пальце тонкое витое помолвочное золотое кольцо:

— Успеется. Домой хотелось. Завтра поеду. Или послезавтра. Идёшь со мной в купальню?

— С утра воду спустили. Чистим.

Герард распахнул дверь. Звать Франца не пришлось. Привалившись к стене, он сидел на корточках напротив покоя, поигрывая небольшим ножом.

— Ты здесь, — рассеянно мазнул по мальчишке взором. — Спустись в кухню, передай Берте, пусть воды нагреют и скажи экономке, чтобы отправила ко мне… Как её…

— Знаю, — буркнул Франц, кривясь и сплёвывая в сторону.

Он ненавидел эту женщину для господских утех. По осени, застав её в конюшне с приехавшим с рудника управляющим, с этим старым мерином, от которого смердит горьким потом и помоями, и после, видя, как она виляет задом перед Кристофом, наказал по-своему, подсунув в её сундук с одеянием старую облезлую крысу, вывалянную в дерьме. Два дня довольная ухмылка не сходила с его лица, а в ушах стоял сладостный душераздирающий вопль замковой блудницы.

Не обходил вниманием и жену вице-графа, эту иноземную графиню Юфу, чёрной тенью скользившую по коридорам замка. С ней дело обстояло сложнее. Напугать её было невозможно. Казалось, явись перед ней дьявол собственным ликом, она и бровью не поведёт. Он до сих пор безуспешно вынашивает мысль, отметая одну за другой, как же довести её до обморочного состояния? В ушах свербело от желания услышать не только низкий подобно набату вой, но и насладиться сухим грохотом её мощей о дубовый пол. А ещё лучше с лестницы, чтобы освободить искренне любимого брата от удавки на шее в её образе.

— Вспомнил! — встрепенулся его сиятельство. — Экономка… До того, как приехать сюда, прослужила у судьи Христофера фон Шмидта из Аугуста восемь лет. А вот почему расчёт взяла, толком не поведала. — Герард обулся в низкие кожаные сапоги. — Пойду к Ирмгарду. Он здесь?