Так оно и оказалось. О тех днях он вспоминал редко, и, когдабы ни вспоминал, осадок был самый пакостный. Все были готовы, все было готово,недоставало лишь хриплого рева охотничьего рога – а вот его-то и непоследовало. Сутки спустя Данил сидел в комнате, где усатый подполковник,вопреки строжайшим инструкциям успевший опрокинуть стакан, стучал кулаком постолу и орал:

– Блядь, мы же профессионалы! Мы ювелиры! Только моторызавести! Давайте команду!

Но тот, кто должен был дать команду ему, а заодно и Данилу,сидел уставясь в стол, с мертвым лицом – потому что не получил команды и сам.Никто не получил команды. До самого конца команды так и не последовало.Двадцать первого, когда все рухнуло, Данил улетал отсюда – и, глядя виллюминатор катившего по взлетной полосе самолета, видел, как идет к зеленому«Ил-76» густая колонна десантников. Очень возможно, это были ребятки тогоподполковника. Все рухнуло. Не нашлось молодого корсиканца, способногорявкнуть: «Вперед!» – ибо перевороты, устроенные молодыми военнымивундеркиндами, проваливаются раз в десять реже, чем путчи, задуманные старымиинтриганами…

…Через двадцать минут он вышел к пивнушке в Ракове,угнездившейся аккурат напротив православного храма. Вошел в темноватоепомещеньице, сразу углядел Степашу у окна, но не подошел, лишь кивнул.Направился к стойке, оказавшись третьим в очереди, взял кружку, сел за столик иосушил одним духом.

– Порядок, – сказал Степаша. – Никакогохвоста.

– Тогда пошли.

Они свернули направо, прошли мимо почты, мимо серогокатолического костела, мирно соседствовавшего с православной церковью (апоблизости, кстати, примостился и молельный дом каких-то то ли баптистов, то лиадвентистов), вышли к «Волге». Данил откинулся на сиденье, закурил и сказал:

– А теперь жми в Минск, да так, словно за тобой чертигонятся… Соблюдая правила по мере возможностей.

Когда Раков остался позади, Данил чуть опустил стекло, достализ кармана кисло вонявший пороховой гарью глушитель, обтер его платком ивыкинул на обочину.

– Трупов нет? – спросил Степаша.

– Нет даже поцарапанных, – сказал Данил с оттенкомзаконной гордости.

На левом берегу той же Свислочи, почти напротив Троицкогопредместья, высятся два многоэтажных стеклянных здания – по общему мнению,самые фешенебельные гостиницы города Минска, одна из них еще в старые временабыла интуристовской. Любой их постоялец, если вздумает прогуляться, обнаружитметрах в восьмидесяти от двух этих уютных отелей примостившийся на взгоркесовершенно невидный домик – серенький, двухэтажный, без всякой вывески, сневысоким крылечком и кнопкой звонка у двери. Хотя заранее можно ручаться, чтопостоялец таковой даже не задержит на неброском домике взгляда.

А зря. Между прочим, это тоже гостиница. Только, по отзывампонимающих людей, не в пример уютнее и комфортнее, чем два вышеупомянутыхотеля… Военно-промышленный комплекс, надо подчеркнуть, умел устраиваться.

Дверь по дневному времени была отперта. Данил вошел, вежливокивнул очаровательной девушке за коротким столом (к коему сбоку примыкалдовольно сложный селектор) и походкой старого бывальца направился на второйэтаж. Девушка промолчала, ибо была приучена не задавать вопросов всем, кто велсебя в этих стенах как дома. Несмотря на все новации, ВПК за свое достояниедержался крепко и атаки негоциантов в отличие от тружеников пера отбивал вполнеуспешно – еще и потому, что негоцианты эти сплошь и рядом выходили из егособственных шеренг…

На двери висела пластиковая табличка «Просьба небеспокоить», но Данил тем не менее постучал – тук, тук-тук-тук, тук. Дверьпочти сразу же распахнулась, высокий мужчина, его ровесник на вид, стоял, держаправую руку так, что ее скрывала притолока. Впрочем, узнав гостя, он тут жеубрал пистолет, засунул сзади за пояс.

– Привет, Ростислав, – сказал Данилбезмятежно. – Нервничаешь, что ли?

Он прошел в крохотный, но чертовски комфортабельный номер стщательно задернутыми шторами, сел за стол и налил себе холодной газировки изоткупоренной бутылочки.

Хозяин, совершенно спокойно принявший эту бесцеремонность,сел напротив, пожал плечами:

– Береженого бог бережет. Был когда-то самый тихийбарак, а теперь – кто его знает…

– Резонно, – сказал Данил. – Ну, чем наспорадует «Кольчуга» за наши же трудовые денежки?

– Слушай, ты можешь хоть в самых общих чертахобрисовать, что у вас там творится во глубине сибирских руд? Никто никогда неотказывался от работы, но шеф убежден, что дельце воняет, и я с ним заодно…

– Так вы что, не работали наш заказ?

– Конечно, работали. Просто полезно бывает знать…

– Хочешь честно? – сказал Данил. – Ростик, мыи сами не знаем, что за кадриль… Ну, не томи!

– Сергей Ипполитович отыскался, хоть и побегали… СергейИпполитович Елагин и супружница его, Елагина ж, Анастасия Дмитриевна… Анкетныеданные и все прочее прилагаются. Будешь смотреть?

– Потом, – отмахнулся Данил. – Что они такое,с чем стыкуются?

– В данный момент – с Ваганьковским кладбищем, –жестко усмехнулся Ростислав. – Со вчерашнего дня. Оба, знаешь ли,отравились газом, люди старые, одна недосмотрела, а второй вовремя не заметил…Или наоборот, он недосмотрел, а она не заметила. Может, все так и было, аможет, охотнички за квартирами постарались. Наследников у старичков не было,так что квартира – а неплохая, кстати – отойдет черт-те кому…

– Кто они были?

– Сам – профессор на пенсии. Супруга выше кандидата неподнялась, правда, в другой области. Он занимался… – Ростислав заглянул всвои бумаги, – занимался языками и диалектами южнотохарской группы,лингвист, а старушка специализировалась на археологии. У обоих есть, какводится, печатные труды и даже совместная научно-популярная книжка, списоктрудов прилагается.

– Интересно… – медленно сказал Данил. –Спаровский?

– Спаровский Богдан Сергеевич, тридцати шести лет.Кандидат исторических наук, интересы – где-то на пересечении занятий покойныхЕлагиных, последние три года – преподаватель в частном лицее «Академиум». Двадня назад исчез. Просто взял и исчез, на работу не вышел, у знакомых и подругне объявлялся, среди неопознанных трупов не значится, проверяли… Между прочим,запоями не страдал, у частников из «Академиума» на хорошем счету – из техинтеллигентов, что сумели отвоевать пятачок рынка, такие уж, если приживутся,вцепляются в кормушку всеми тридцатью тремя зубками…

– Юлия?

– В окружении Елагиных Юлий отыскалось две. МокрецоваЮлия Сергеевна, семидесяти одного года, на пенсии, бывший преподаватель точнойнауки математики в самой обычной триста сорок второй школе. Бабуля – божийодуванчик, наши у нее были – но о вашем Шантарске она знает лишь, что это – вСибири, однако в координатах путается и помещает вас где-то на Чукотке. ЗаУралом была последний раз аж в шестьдесят первом, когда возила на Байкалпобедителей какой-то школьной олимпиады. Есть вторая Юлия, гораздоперспективнее… Юлия Владимировна Озеровская, тридцати одного года, родилась вШантарске, закончила исторический факультет Томского университета. Студенткойпринимала участие в археологических экспедициях под руководством… –Ростислав сделал многозначительную паузу, – Анастасии Дмитриевны Елагиной,каковая впоследствии стала ее научным руководителем, взяв в Институт историиЦентральной Азии, где до девяносто второго года занимала кафедру. Кандидатскаядиссертация, тут все записано… В девяносто первом году Озеровская вышла замужза вышеупомянутого Богдана Сергеевича Спаровского, с коим развелась в декабредевяносто четвертого. Детей не было. Вплоть до последнего времени готовиладокторскую, в связи с чем часто посещала Сибирь, ваш Шантарск в частности,работала в вашем музее. Здесь три фамилии ее шантарских близких знакомых – тех,кого удалось пока что установить. Говорит что-нибудь?