Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на твёрдое алиби, 12 октября Фаребринка всё же отвезли в Сэтерскую лечебницу, где ему предстояла очная ставка с Томасом Квиком. На записи видно, как они сидят друг напротив друга, рядом с каждым — адвокат. На допрос также приехали Кристер ван дер Кваст, Сеппо Пенттинен, Анна Викстрём и Туре Нессен.
Первым вопрос задаёт Пенттинен: он спрашивает Квика, является ли сидящий напротив человек его соучастником.
— Это Йонни Ларссон, да, — не моргнув глазом отвечает Квик, снова рассказывает, как они познакомились в 1970‐х в Йокмокке и называет пару общих знакомых.
Фаребринк молчит, стиснув зубы, и терпеливо ждёт, когда ему дадут слово.
— Ни в каком Йокмокке мы с тобой не встречались. И парней, которых ты называешь, я не знаю. Спросите их! Это ведь так просто!
Следователи умалчивают, что уже опросили тех самых «парней». Все как один заявили: они не знакомы с Фаребринком.
Фаребринк поворачивается к Квику и спрашивает его с едва заметной улыбкой:
— Ты говоришь, мы встречались. И какая у меня, например, была машина?
— Понятия не имею, — держится Квик.
— Но ведь ты должен знать, на чём я ездил?
— Нет, — обрезает Квик, хотя до этого неоднократно говорил: у Йонни Фаребринка был пикап «Фольксваген».
Пенттинен просит Квика рассказать о тех годах, когда оба учились в Народной школе.
— Как часто и где именно вы там встречались?
— Должно быть… раза четыре, может, пять. Встречались мы обычно вечером и вместе с Г. П. и Й. брали пивко, сидели в сауне и трепались о том о сём, — говорит Квик.
— Значит, вы вместе ходили в сауну?
— Точно.
Фаребринк качает головой. По его лицу нетрудно догадаться, что он думает о Томасе Квике.
— Во-первых, я ненавижу баню. Ни за что не пойду туда по собственному желанию: там ведь дышать невозможно!
Фаребринк снова поворачивается к Квику. У него на губах — хитрая улыбка:
— Говоришь, мы были в сауне и пили пиво? А помнишь, какая у меня татуировка на ноге?
— Нет, — отвечает Квик.
— Неужели? А на спине?
— Нет, не…
— Татуировку на ноге не забудешь, точно знаю! Если бы мы действительно были знакомы, ты бы её запомнил. Вот уж могу поклясться: ты бы точно не смог её забыть.
Туре Нессен — единственный в этой комнате, кто понимает, о чём говорит Фаребринк. В полиции о Йонни обычно говорят так: «Вон идёт тот, кто всегда вооружён». На бедре Фаребринка красуется огромный револьвер.
Квик понятия не имел, что за татуировки были у Фаребринка, но после допроса начал об этом размышлять. Спустя четыре месяца в одном из писем Биргитте Столе он рассказывает, что на спине Йонни был сюжет из «Тысячи и одной ночи». Правда, эти «восстановленные воспоминания» не имели ничего общего с действительностью. На спине Фаребринка — татуировка, изображающая электрический стул. Йонни удержался и не рассказал на допросе о своих нательных рисунках, ведь это был один из немногих его козырей. Однако на Анну Викстрём куда большее впечатление произвело то, что Квику всё же удалось поведать о Фаребринке.
— Он описывает ваши предпочтения, вашу внешность. Он абсолютно не сомневается, когда говорит о вас. Должно быть, у него прекрасная память, если он и сегодня способен сообщить такие подробности, — говорит Викстрём.
— Конечно. Это и удивляет. Я вообще не понимаю, как он может тут сидеть и рассказывать такое. Откуда он вообще это всё берёт?.. — соглашается Фаребринк.
Он не находит разумного объяснения, почему Томас Квик решил втянуть его, незнакомца, в свои истории. И это Фаребринк ещё не слышал, что Квик назвал его местным рабочим, который разъезжает по Йокмокку с собственными инструментами. И уж тем более ему невдомёк, что его имя назвал Квику Сеппо Пенттинен.
На допросе Анна Викстрём представляет всё в ином свете.
— 23 ноября [1994 года] было названо десять мужчин, причём прозвучали как их имена, так и фамилии. Все эти мужчины так или иначе связаны с Норрботтеном, и в записях встречалось имя Йонни Ларссона.
Это откровенная ложь — об этом знают и Сеппо Пенттинен, и Кристер ван дер Кваст, и Томас Квик, и Клаэс Боргстрём. Но никто и бровью не ведёт.
Фаребринка услышанное не особенно впечатляет — скорее, это кажется ему подозрительным:
— В то время меня уже не звали Йонни Ларссоном! Меня звали Йонни Фаребринком.
— А я помню имя Йонни Ларссон-Ауна. А вот «Фаребринк» — нет, — вставляет Квик.
Зря он это сделал: Йонни Фаребринк выходит из себя:
— «Ларссон-Ауна», откуда ты вообще взял эту фамилию?
— От тебя, разумеется.
— От меня? Быть этого не может. Меня звали Фаребринк. А вот Ауна — это старая семейная фамилия, её носил мой отец.
Семейную фамилию «Ауна» Йонни не использовал никогда. Даже его старые друзья и знакомые не знают, что его так зовут. Фамилия значится только в официальных реестрах.
Квик же рассказывает о жившем в лесной хижине знакомом, к которому они ездили вместе с Йонни.
— Особенно помню один случай, — продолжает Квик. — Думается, для тебя это не самая приятная тема… Ну, у нас ведь с тобой там был секс. Дома у того человека мы ведь дрочили друг на друга.
— Слушай! Сказать, что я думаю о таких свиньях, как ты? Сказать? — кричит Йонни.
— Не нужно, — отвечает Квик.
— Вы утверждаете, что Йонни — гомосексуалист? — спрашивает ван дер Кваст.
— Нет, совсем нет, — отвечает Квик.
— О боже! — стонет Фаребринк.
Анна Викстрём поворачивается к Фаребринку и предлагает прокомментировать утверждение Квика.
— Нет, мне нечего ответить на такие идиотские заявления. Знаете, совсем нечего. Это просто какое-то безумие.
Глаза Йонни сужаются, и он показывает на Квика.
— Знаешь, скажу только одно! Вот так явиться и заявлять, что я — гей, знаешь ли…
— Я этого не говорил, — поясняет Квик.
— Ты патологический лжец — или как? Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Веришь?
После перерыва Квик подробно рассказывает о том, как они с Фаребринком встретились в Йокмокке, поехали в Мессауре и совершили убийство на озере. Анна Викстрём смотрит на Фаребринка:
— Для начала, что скажете о встрече с Томасом Квиком в ресторане напротив магазина?
— А! Чушь! В том году я вообще не был в Йокмокке.
— А ресторан напротив магазина в Йоккмокке вам известен? — продолжает Викстрём.
— Нет. Знаю, что там есть магазин. Ресторана нет, — отвечает Фаребринк.
Даже следователи знают: ресторана, о котором говорил Квик, никогда не существовало. Довольно серьёзная нестыковка в его истории.
— Вам