хотели, чтобы вы прочли его перед публикацией», — объяснил Хольмен.

Через несколько минут Квик уже держал переданное по факсу письмо брата. Он взял его в комнату, закрыл дверь и сел на кровать.

Открытое письмо моему брату, Томасу Квику

Прошло уже несколько месяцев с момента выхода книги «Мой брат Томас Квик» […]. Поскольку её обсуждение было общественным, я решил опубликовать то, что ты сейчас читаешь, в качестве открытого письма. […]

Помимо прочего, книга побудила меня вспомнить любовь своей юности, и мы с этой женщиной недавно поженились. Моя супруга в значительной степени побудила меня пересмотреть моё отношение к нашим родственным связям.

Я отрёкся от тебя. Я даже утверждал, что твоё детство не имело ничего общего с моим и что твои родители не были моими.

Я не оправдываю твои поступки. Но никакие поступки не должны вставать между братьями. […]

Ты и сам не раз выражал свою озабоченность моим непониманием, моей отстранённостью, моим осуждением. И у тебя, безусловно, есть для этого все основания. Но я не понимал вот чего: вся эта история означала борьбу за тебя, «Томаса Квика», как за брата.

Сейчас я могу признать, что нахожусь в разгаре этой борьбы, пытаюсь сохранить тебя в своём сердце, не предать братские чувства, не отрицать общую с тобой кровь.

В борьбе со злом, которое в тебе живёт, я на твоей стороне.

Я по-прежнему не понимаю причин, по которым ты так поступил, и механизмов, превращающих тебя в кровожадного монстра. […]

Но ты мой брат, и я люблю тебя.

[…]

Стен-Уве

Стуре Бергваль рассказывает, как сидел с письмом брата, пытаясь осознать, что происходит. Это какая-то ловушка? Где здесь подвох? Перечитав письмо, он понял: Стен-Уве говорил искренне.

Это примирительное, полное любви письмо будто бы открыло внутри Стуре какой-то клапан. Его начали переполнять чувства. Ему ужасно захотелось увидеть брата.

На следующий день Квик опять беседовал с Кристианом Хольменом. Они договорились, что Стен-Уве сможет приехать в Сэтерскую клинику. В личном дневнике Квик записал:

«Разумеется, я нервничаю, но у меня нет сомнений: Стен-Уве и я сможем снова обрести друг друга. Первая встреча будет довольно необычной, ведь на неё придёт и журналист. Мне представляется, как С-У вернётся и мы поговорим обо всём, что случилось, — о его жизни и о моей».

Следующий день у Квика был свободным: ни полицейских допросов, ни терапевтических бесед. Никто в клинике не подозревал о планах братьев, и Квик радовался обещанному воссоединению.

В своём дневнике он записал:

«9/11/1995

В моих мыслях, конечно, лишь открытое письмо Стена-Уве. Даже не знаю. После него моё положение изменилось, и теперь мне предстоит сложный выбор. Завтра встречусь с Биргиттой — возможно, что-то прояснится».

На следующее утро Квик рассказал о письме брата Биргитте Столе. Её реакция заметно охладила его пыл. Она ужасно возмутилась и пояснила: разумеется, ей необходимо доложить о встрече главврачу Эрику Каллю.

Услышав о планах Квика и его брата, Калль тут же связался с Кристером ван дер Квастом. Вскоре обо всём узнали и Сеппо Пенттинен, и Клаэс Боргстрём.

В дневнике Томас Квик отмечал:

«Сеппо позвонил мне. Он был вне себя. Я даже не ожидал, что приезд Стена-Уве вызовет у Кваста и Сеппо столько негодования».

Что же такого особенного было в возможной встрече двух братьев?

На терапии Квик рассказывал об ужасных вещах, которые вытворял с ним Стен-Уве, когда Стуре был ещё ребёнком. Более того, Квик назвал его соучастником убийства Юхана Асплунда. По словам Пенттинена, ван дер Кваста и Столе, безудержная радость Квика при мысли о встрече с братом подрывала доверие к нему.

Томас Квик внимательно выслушал доводы, счёл их весьма разумными, но не был готов отступить. Он написал:

«Я хочу встретиться со Стеном-Уве, но начинаю осознавать, что, возможно, это не самая разумная идея. Но я не могу и не хочу говорить “нет”. Сеппо сказал, что тоже может присутствовать, но я нахожу это неприемлемым. Было бы лучше, если бы Кваст взял меня под стражу — тогда бы не пришлось проходить через всё это.

Я не могу отказать Стену-Уве».

Когда окружение Квика осознало, что встреча братьев неизбежна, началась настоящая паника. «Буря из-за визита Стена-Уве» — именно так сам Квик назвал события тех дней в своём дневнике.

Все пытались убедить его отменить встречу.

«Мне плевать на слова Сеппо — мол, это подорвёт доверие ко мне на судебном заседании по делу Юхана. Доказывать мою правоту — дело Сеппо и Кваста! Чёрт! Неужели никто здесь не понимает моего двойственного отношения к встрече со Стеном-Уве?! Я хочу его увидеть, и я прекрасно осознаю последствия, но желание говорит во мне куда громче, чем разум».

Воскресенье было последним шансом клиники что-то изменить, и все силы оказались брошены на очередную попытку отговорить Квика. В противном случае визит Стена-Уве можно было предотвратить лишь юридическим путём.

Томас Квик весь день проговорил по телефону: с ним беседовали Столе, Пенттинен, Калль и Боргстрём. Все они единодушно настаивали на том, чтобы Квик сам отказался от встречи.

В итоге вопрос разрешился благодаря Эрику Каллю, который постановил запретить визит Стена-Уве Бергваля. Квик не сопротивлялся. В дневнике он записал комментарий Пенттинена: «Что называется, отделались лёгким испугом».

Почему окружение Томаса Квика так боялось встречи двух братьев? Этот вопрос наводит на размышления. Такая реакция обычно возникает в закрытых сектах.

Сам же Стуре не сомневается в последствиях визита Стена-Уве:

«Если бы мы с ним встретились и поговорили, эпоха Квика закончилась уже тогда, в 1995‐м. Новых расследований не было бы, ведь если бы мы побеседовали, то я не смог бы упорствовать в собственной лжи. Биргитта Столе отлично это понимала — быть может, и Сеппо Пенттинен тоже. Вот почему они готовы были пойти на всё, лишь бы наша встреча не состоялась.

После этой истории Томас Квик несколько дней провёл в постели. Он не вставал, отказывался есть, а на все вопросы отвечал односложно.

Судебное слушание в Йелливаре

Ян Ульссон и судмедэксперт Андерс Эрикссон должны были вместе представлять заключения криминалистов и медицинских специалистов, подтверждавших рассказ Квика об убийстве на озере.

Ульссон рассказывает, как в день дачи показаний он завтракал с Кристером ван дер Квастом в йелливарском отеле «Дундрет». Для Ульссона этот день ничем не отличался от остальных: он уже не раз выступал в суде в качестве привлечённого эксперта. Несмотря на абсолютную уверенность в собственных выводах, он понимал, что его слова могут довольно сильно повлиять на исход