— Здравствуйте! — закричала она, увидев Машу с Родионовым. —Почему вы не купаетесь?! Сегодня опять жарко!

— Что это она? — тихо спросил Родионов. — Спятила, что ли?

— Здесь чудесно! — продолжала концерт Олеся. — Подходитесюда!

Маше не хотелось подходить — из-за того, что Олеся былаголая и соблазнительная, а она, Маша, не была ни голой, ни соблазнительной.

Впрочем, если бы она вот так лежала у бассейна в чем матьродила, вряд ли созерцание ее доставило бы кому-нибудь удовольствие! Но неподойти было глупо, и они подошли.

Рядом с Олесей на столике лежали розовые очки, широкополаяшляпа и стоял коктейль с зонтиком — как в фильме про Майами-Бич.

— Давайте купаться! — сказала она весело, когда Родионов иМаша приблизились. — Я так люблю воду! А вы любите воду?… — И она вопросительнопосмотрела на Родионова. Вообще казалось, что она обращается только к нему, аМашу не замечает.

Родионов пожал плечами.

— А где Стас? — спросила Маша. — Вы его сегодня видели,Олеся?

— Вчера тут какие-то дети купались, — сообщила та и повелаглазами, а потом с некоторым усилием вернула их на место, — ужасно шумели, асегодня их нет, слава богу! Говорят, что майский загар самый стойкий и самыйволшебный. Вам нравится майский загар… м-м-м?

— Дмитрий Андреевич, — подсказал Родионов. — А вы не знаете,зачем Стас свою фотографию порвал? Где он на диване сидит, весь из себя такойпрекрасный. Зачем?

— Я не знаю, — процедила девушка. — Я ничего про Стаса незнаю и знать не желаю!

Маша переглянулась с Родионовым, и Олеся это заметила.

— Ну что вы переглядываетесь?! — спросила она, схватилакоктейль и стала жадно пить, как будто замучилась от жажды. Потом оторвалась отбокала и тяжело задышала. — Что вам от меня нужно?! Что?! Я его ненавижу,ненавижу, ненавижу! Педик проклятый, дрянь! Я его убью! Найму киллера и убью, уменя деньги есть, много денег! Мне ничего не надо, ни учебы, ничего, мне толькобы его убить, перерезать его поганое горло!

И она с грохотом вскочила, опрокинула столик, бросилась наРодионова и стала хватать его за рубашку, тянуть руки, словно подбираясь к егогорлу, а он не подпускал ее близко и тоже хватал Олесю за руки, а Маша сзадихватала ее за бока, и при том что Олеся была почти голой, сцена эта выгляделанеприлично, как в третьесортном двусмысленном кино!…

Олеся молотила руками довольно долго, а потом Родионовуудалось их перехватить, и он заломил один локоть ей за спину, и она наклониласьвперед и затрясла головой.

— Все? — тяжело дыша, спросил Родионов. — Успокоилась?

— Пустите!

— А драться больше не будешь?

Олеся молчала, вырывалась, и он встряхнул ее, как куклу.

— Ты успокоилась или нет?

— Отпустите ее, Дмитрий Андреевич, она вон трясется вся!

— Да, «отпустите»! Я отпущу, а она опять на меня кинется!

— Я не кинусь, — сказала Олеся и дернула локти, пытаясьосвободиться. — Да отпустите вы, слышите!

И Родионов отпустил, и она кинулась на него, и вся пикантнаясцена повторилась снова — Олеся бросалась, волосы ее развевались, пальцы былистиснуты, как когти, а глаза полузакрыты. Родионов ее ловил, пытался утихомирить,а Маша хватала сзади Олесю за бока.

— Стой смирно! Стой, кому говорю!

Пойманная во второй раз, сильфида вдруг громко заплакала истала вытирать глаза кулачками и отворачиваться, и Маша решила, что у нееистерика.

— Сколько ты коктейлей выпила? — спросил Родионов. — Пять?Или десять? Слышишь или нет?

Олеся начала икать, и вид теперь у нее был довольно страшный— залитое слезами лицо с растекшимися следами макияжа, волосы, повисшиебезвольными патлами, вывороченные губы. Лицо у нее, раньше четкое иопределенное, как на картинке из журнала, странно расплылось, и на нееневозможно стало смотреть.

— Я… я… не помню…

— Что ты не помнишь?!

— Сколько выпила, не помню… Но много. Я ночью… ик… джинпила, а потом… ик… мартини…

— Я тебе сочувствую, — пробормотал Родионов. — Но отпохмелья еще никто не умирал.

— А у меня нет похмелья!

— Бу-удет, — пообещал Родионов. — Вот проспишься, и будеттебе похмелье!

— Может, ей аспирин дать? — спросила сердобольная МашаВепренцева. — Сходить, Дмитрий Андреевич?

— Да какой ей аспирин! — сказал Родионов, и никакогосочувствия не было в его голосе, и Маша Вепренцева осторожно и, должно быть,несправедливо порадовалась тому, что в его голосе нет сочувствия. — Ей надобочку воды выпить и спать. Разве аспирин поможет, если она джин запиваламартини!

Девушка продолжала икать и вдруг затряслась крупной дрожью,села в шезлонг и взялась руками за голову.

— Боже мой, — простонала она и начала раскачиваться. — Божемой, господи…

Маша присела перед ней на корточки. Даже накинуть на Олесюбыло нечего, потому что рядом не было никакой одежды — должно быть, она из домапришла в чем была, то есть без всего.

Родионов посмотрел по сторонам и, шагая через газон, дошелдо небольшой раздевалки и скрылся в ней.

— Олеся, что случилось, скажите мне! Чем вы так… расстроены?

— Я?! — поразилась Олеся. — Я расстроена?!

Она опять икнула, засмеялась демоническим смехом и взяласьза голову.

— Принесите мне выпить, — приказала она через какое-товремя. — Я хочу пить. Я о-чень хо-чу пи-ить!

— Олеся, что случилось? Вы поссорились со Стасом, да? Вчера!Мы слышали!

— Ну и черт с вами! Ну и плевать, что вы слышали!

— Из-за чего? Из-за чего вы поссорились?

— Он… он… ик!… он меня броси-ил! Броси-ил! Сказал, что онменя больше не любит, и никогда, никого…

— Что никого, Олеся?!

— Никого-о-о он не люби-ит!

— Не плачь, — растерянно сказала Маша. Она понятия не имела,как нужно утешать девиц, которых бросил любимый. — Все будет хорошо. Найдешьсебе другого, лучше прежнего.

— Да-а, найдешь! Никого я не найду, никому я… ик!… не нужна,и ему не нужна! Я его убью, убью! У меня деньги есть! Мне папка сказал, что разв жизни я богатого подцепила, а он меня бро-осил! Что я папке скажу! Я обратнов Днепропетровск не ха-ачу! Я здесь ха-ачу! Со Стасом, а он меня больше нехочет!