Маша чуть не заплакала, а вместе с ней и Родионов, и вместес ними и горничная, которая решила, что ее облыжно обвиняют в воровстве.

— В курительной! Где же еще? — Маша сильно выдохнула ирешила, что брать надо только лаской. Исключительно лаской. Поэтому она сделаласветское лицо, подобное лицу Лиды Поклонной, подошла и взяла горничную за руку.

Та уперлась и руку не давала, и получалось, что Маша тянетее, а горничная сопротивляется изо всех сил.

— Послушайте, как вас зовут?

— Мене?

— Да, как вас зовут?

— Га… Галей мене зовут, ну и шо такое?

— Галечка, дорогая, в котором часу вы убираетесь на первомэтаже?

— Та как приду, так и убираюся.

— А во сколько вы приходите?

— Та у… утречком прихожу, а шо такое?!

— А сегодня убирались?

Галя вырвала руку и спрятала ее под передник.

— Та я каждый божий день, а шо такое?…

— И сегодня?

— И сегодни. С самого спозаранку. А шо я не пылесосю, такэто потому, шо вчора пылесосила!…

Маша перевела дыхание.

— Вы пришли утром, убрались на первом этаже, подали завтраки пошли на второй, так?

— Ни, не так, бо сниданок готовыт Марыся.

— Завтрак готовит Марыся, — зачем-то перевел подсунувшийсяРодионов. — Она готовит, а вы убираетесь, да?

— Та шо я и кажу!

— И вы в курительной утром ничего не находили, да? Бумажеккаких-нибудь?

— Та не було тама нияких бумажек! — обретая уверенность,заговорила горничная. — Усе було чыстенько, а шо я не пылесосю…

— Галя, — прочувствованно сказала Маша. — Огромное вамспасибо. Дим, у тебя есть деньги?

Родионов полез в бумажник, извлек купюру и сунул в направленииГалиного фартука. Горничная не стала отказываться, и купюра быстро исчезла.

— Галечка, спасибо вам большое.

— Нема за що! — весело ответила горничная, и когда онивыходили в коридор, Галя уже весело пела: «Лелик, солнце, я тебя люблю, нозамуж не пойду!»

«Хорошая девушка», — решила Маша.

— Значит, никаких бумажек в комнате не было, — сказала оназадумчиво. — Значит, фотографию порвали и бросили уже после того, как Галя тамубралась. Хоть она сегодня и не пылесосила!

— Это потому, что она вчера пылесосила! — энергично возразилРодионов. — Ты же слышала! А фотографии никакой не было, если эта Галя всознании находилась, конечно, когда убиралась.

— Да бросьте вы, Дмитрий Андреевич! Конечно, в сознании.Просто мы ее перепугали, а она, наверное, место боится потерять! А ну как мытам кольцо с бриллиантами забыли и теперь все на нее свалим! Что скажетМирослава Макаровна?!

— Ох не знаю, — Родионов покрутил головой и засмеялся. —Даже подумать страшно, что она такое скажет!

— Вот именно. Нам надо найти Илью и поговорить с ним. Илисначала с Лидой Поклонной?

— Мне все равно, — вмиг помрачнев, сказал Родионов. — Хорошобы еще с этим сыном Головко тоже поговорить. Может, он сам фотографию выбросил,потому что она ему не нравилась?

— Нет, Дмитрий Андреевич. Она ему нравилась.

— Откуда ты знаешь?

— Он вчера мне ее показывал.

— Зачем?!

— Хвастался. У него там целая пачка была, и все он скакими-то знаменитостями. И вот эта, — она кивнула на родионовский карман, вкотором были обрывки. — По-моему, он вообще себе очень нравится!

— Или Лида порвала? — задумчиво продолжал Родионов. — Он жеее пугал чем-то?

— Откуда у Лиды его фотография?! И зачем ее рвать и бросатьв корзину в какой-то совершенно нежилой комнате?! По-моему, вчера в эту комнатуникто даже не заглянул. И я бы в нее не заглянула, но там было тихо, и можнобыло подумать.

Родионов сверху посмотрел на нее. Глаза у нее горели,короткие пряди темных волос торчали в разные стороны, и он неожиданно подумал,что такой она ему очень нравится.

Просто страшно нравится. Как мальчишке.

И еще Родионову очень понравилось, как она сказала ему «ты».Она сказала: «Дима, у тебя есть деньги?» И ему это очень понравилось.

— Ты хочешь сказать, что фотографию порвали и выбросилиименно там, чтобы никто не нашел обрывки?

— Ну конечно! И если мы догадаемся, что там такого…опасного, на этой фотографии, мы поймем…

— Все, — с торжественной иронией заключил Родионов. — Как вромане Аркадия Воздвиженского, да?

— Не все, — возразила Маша, которой не понравилась егоирония, — но хоть что-то! А так… сплошные загадки, Дмитрий Андреевич.

— Это точно, Марья Петровна.

Она вдруг посмотрела на часы:

— Господи, хоть бы Сильвестр позвонил! Как они там? Где?

— Они в Киево-Печерской лавре, — охотно объяснил Родионов. —И если бы ты своего мальчика заперла в сейф и сдала в швейцарский депозитныйбанк, он был бы там в гораздо большей опасности, чем с семьей Тимофея Кольцова.Соображаешь?

— Я соображаю, но он обещал звонить и не звонит!

— Они наверняка в пещерах, — сказал Родионов. — Вряд лиоттуда можно дозвониться! И как это твоя Кольцова придумала забрать его ссобой! Умница просто.

— Она не моя, — буркнула Маша. — Она личная, частная,неприкосновенная собственность Тимофея Ильича Кольцова. Он вчера такие гастролиперед ней закатывал!…

В голосе ее звучала неподдельная женская зависть, и Родионоввдруг подумал, что у нее, наверное, никогда не было мужчины, который«закатывал» бы перед ней «гастроли».

Откуда?! У нее были племянники — то есть дети, конечно,дети! — с семнадцати ее лет, и на племянников она работала, моталась наэлектричке в это самое Троицкое и даже в обезьяннике ночевала, где были хорошиепарни, напоившие ее чаем!

И вдруг так ему захотелось сделать что-то такое, оченьмолодое, удалое, черт знает какое, чтобы она перестала так завистливо вздыхатьпо Тимофею Ильичу, чтобы поняла, что на свете есть много разных мужчин, и пустьне все они олигархи и политики — вот писатели есть, к примеру, которые тожечего-то стоят!

Это была ужасная чепуха, и он понимал, что чепуха, новсе-таки думал именно так, и довольно долго.

С лестницы они, не говоря друг другу ни слова, повернули вгостиную и через французское окно вышли на лужайку, где было тепло, и солнцеприпекало, и весело пахло розами и еще чем-то приятным, похоже,свежевыпеченными булками, и Маша повела носом — ей хотелось есть, потому что зазавтраком она совсем ничего не съела, «из приличия».