— Но позвольте! — вдруг возмутился Родионов. — А если онатебе еще десяток привезет? Ты всех возьмешь?!

Маша исподлобья посмотрела на него.

— Поня-атно, — протянул Родионов. — Поня-атно.

— После Лерки мы переехали из Троицкого в Москву. У нас былабольшая квартира, которую папе когда-то дали. Мы ее поменяли на две, у мамыоднокомнатная, а у нас… двушка.

— Зачем вы переехали?

— Потому что она стала нас шантажировать.

— Кто?!

— Элла. Моя сестра.

— Как?! Чем?!

Маша пожала плечами.

— Тем, что заберет детей. Мы не можем ей их отдать.

Родионов смотрел на нее во все глаза.

— Но она все равно нас нашла. И время от времени приезжает,и я даю ей деньги. Всегда. И не надо, — она повысила голос и теперь почтикричала, — и не надо говорить мне, что все это неправильно и глупо! Я дажеслышать не могу, что она отберет у меня Сильвестра и Леру!

— А она… имеет на это право?

— Я не знаю ничего о правах, — сказала Маша с неожиданнымотчаянием. — Ну зачем вы ко мне пристали, Дмитрий Андреевич?!

— Я пристал, потому что хочу знать!

— Зачем?! Ну зачем вам знать!

Тут он сказал первое, что пришло ему в голову и чтоукладывалось в давным-давно выбранную им линию поведения:

— Потому что ты на меня работаешь, а я не хочу никакихпроблем.

— У вас не будет никаких проблем.

— Я хочу быть в этом уверен.

— Поклясться честью?

— Маша, — сказал он угрожающим тоном, — я хочу знать!

— По документам, конечно, она не имеет на них никаких прав.Я их усыновила. Обоих. Хотя это было трудно, и денег много стоило, но нам однаженщина помогла из социальной защиты. Кажется, она понимала, что им лучше с нами,чем в детдоме.

— Умная, видно, — одобрил Родионов.

— Так что с документами все в порядке, но Элла… — МашаВепренцева всхлипнула и сердито вытерла глаза. — У нее… такие…

— Какие?

— У нее вечно какие-то мужики, которых я боюсь! Мы боимся, —поправилась она и опять вытерла ладонью глаза. — Однажды я не дала денег, и ониутащили Лерку. Прямо из коляски утащили, когда мама с ней гуляла,представляете? У мамы с сердцем плохо стало, она потом в больнице долго лежала.Подлетели какие-то двое, выхватили Лерку и убежали, а мама осталась с пустойколяской. Господи, я не хочу об этом вспоминать! Не хочу, не могу я, ДмитрийАндреевич!

Они помолчали, глядя в разные стороны. Напоследок Маша еще развсхлипнула и длинно вздохнула.

— Так это… она звонила нам домой, когда ты такперепугалась?! — внезапно осенило великого автора детективных романов. — Передсамым отъездом?

Маша посмотрела на него несчастными глазами.

— Я не знаю. Правда, не знаю, Дмитрий Андреевич. Тот голосбыл… мужской, и он говорил, чтобы вы не ездили в Киев, а уж потом… про детей…но я не знаю, простите меня!

— А это мог быть… кто-нибудь из ее… как это называется?

— Что?

— Хахалей, вот что, — сердито договорил Родионов. — Могбыть?

Совершенно несчастная Маша пожала плечами.

— Наверное, мог, Дмитрий Андреевич, но вряд ли. Никто незнает, что я работаю на вас. То есть с вами. Ну, кроме детей и мамы,разумеется.

— И нашего издательства, — подсказал Родионов. — Ижурналистов, конечно. Ну, и еще персонала двух десятков ресторанов, где мыбываем вместе, сотрудников «Останкина», посетителей книжных магазинов, где мыавтографы даем. И так, пяток регионов, вроде Киева, где мы на гастролях. Да?Или нет?

— Да, — согласилась Маша. — И еще… я вам не сказала…

— Что?

Она расправила плечи и отчеканила решительно:

— Накануне отъезда она приходила. Элла приходила, опять смужиком.

— Ах, вот что! Я помню, — любезно согласился Родионов. — Тыбыла в истерике и Леру отвезла к Юле Марковой. И все говорила, что ничего неможешь мне объяснить. Пока я все правильно помню?

— Совершенно правильно, Дмитрий Андреевич.

— Я уверен, что правильно, Марья Петровна.

Похоже, только тишина чувствовала себя вольготно в этойкомнате, заставленной тяжелой кабинетной мебелью. Людям в ней было неудобно истеснительно, как будто чужие мужчина и женщина неожиданно оказались вместе… вбане.

— Я не хотела втягивать вас в свои проблемы, правда. Вы мне…верите?

— Верю.

И они опять замолчали.

— Вы меня теперь уволите?

— Уволю, — согласился Дмитрий Андреевич. — Для этого тольконужно вернуться в Москву.

Она не хотела спрашивать, но все-таки спросила. Нельзя же,черт возьми, всегда быть сдержанной и умной женщиной!

— А в Москве вы меня уволите?

Он никогда не говорил ничего подобного и вообще старалсяглупостей не говорить, но тут все-таки сказал:

— Посмотрим на твое поведение.

Зачем-то Родионов опять сел на диван и потер шею, как последолгой работы. И снова закурил.

— Значит, так, — произнес писатель Воздвиженский, покуривнекоторое время. — Неизвестно, кто звонил нам с угрозами. Это мог быть кто-тоиз приятелей твоей сестры, а мог и не быть, потому что непонятно, зачем ему илиэтой твоей… как бишь ее?… Салли?

— Элла.

— …зачем твоей Элле нужно, чтобы мы не ездили в Киев.

— Чтобы вы не ездили в Киев.

— Хорошо, я. И непонятно, на самом деле, откуда твоисородичи могли узнать о поездке.

— Они не сородичи!

— Ну хорошо, хорошо. Значит, накануне нашего отъезда сестрак тебе приходила и требовала денег. Кстати, ты дала?

Маша Вепренцева кивнула.

— Ладно, — сказал Родионов решительно. — С этим самымшантажом мы разберемся в Москве, на свежую голову. А сейчас нам нужно понять,кто прикончил Головко, пока он не прикончил тебя, любознательная ты моя. ЕслиНестор журналист и собиратель сенсаций, значит, информацию про развод в прессусдал именно он. Нужно понять, почему это приводит в такой ужас Лиду Поклонную ине замешан ли тут старший Головко, которого зарезали.