Внезапно Поляков резко дернулся, повернулся...и пузырь лопнул во второй раз, когда в руке отшатнувшегося Воропаева невестьоткуда появился пистолет.

– Не надо, не надо, – заговорилВоропаев с примирительными интонациями. – Разговор записан здесь, –он похлопал себя по груди, а потом махнул куда-то в сторону, – и в машине,которая сейчас стоит за квартал от нас. Туда идет прямая трансляция, там сидятмои люди. И сразу, чтобы пресечь всякие глюки с вашей стороны: разрешение наношение оружия у меня имеется. А также на прослушивание и запись частных и даженекоторых служебных разговоров. Люди, которые меня сопровождают, работают в тойже фирме, что и я, они облечены соответствующими полномочиями. Запись нашегоразговора вполне может быть использована на суде, и даже, – онослепительно улыбнулся Полякову, – даже ваш братец-прокурор со своимисвязями вряд ли выручит вас: нападение на невиновного человека, подтасовкаобвинения, превышение служебных полномочий, словом, да еще и вымогательствовзятки, да еще не просто вымогательство, а ее получение... Кстати, если ваминтересно, могу сказать о себе следующее: я работаю в достаточно серьезнойфирме, которая имеет на вооружении самую изощренную съемочную технику. Поэтомуфакт моего задержания и пересчета денег зафиксирован на пленку.Спокойно! – выставил он вперед левую ладонь (в правой руке по-прежнемувесьма профессионально держал пистолет). – Это не фиксирующая, апередающая камера, сигнал принимается в той же машине, где идет аудиозапись.

– И деньги, конечно, меченые... –простонал Зернов, на что Воропаев ответил обаятельной улыбкой.

– Боже ты мой, боже ты мой!.. –Зернов взялся руками за голову и принялся вертеть ею, словно решил открутить заненадобностью: на что-де она ему нужна, такая бестолковая, бесталаннаяголовушка?! Нет, надо же так влипнуть... Так не распознать подставу...

А вообще, если честно, странно не это. Страннодругое: что столько сил неизвестной конторы брошено против двух каких-тоникчемных ментов.

Или конкурирующая фирма собирает компромат нанового, недавно назначенного министра внутренних дел, как известно, ставленникаСАМОГО, и тралит даже мельчайший планктон, не упуская при этом и крупную рыбку?

Зернов поразился собственной логике, а такжеобразности мышления и покачал головой уже не с отчаянием, а как бы с восторгом.От восхищения собой, таким умным, у него даже слезы на глазах просохли, и онразглядел, что Поляков больше не напоминает ком непромешанного теста, анапряженно, недобро смотрит на Воропаева и подобрался так, словно намеренкинуться на него, забыв о стволе, который противник направляет ему прямо вгрудь.

И голос Полякова прозвучал резко, словновыстрел:

– Зачем тебе нужен мой брат?

Мгновение Воропаев смотрел на него пристально,потом улыбнулся, убрал пистолет и выставил ладонь, будто для рукопожатия:

– Поговорим?

– С тобой говорить?! – так и взвилсяЗернов. – О чем с тобой говорить?! Плюнь ему на поганую ручонку, Поляков!Слышишь?! Плюнь!

– Заткнись! – не поворачивая головы,проговорил Поляков – словно камнем в напарника швырнул.

Зернов умолк, словно этот камень попал-такиему в широко раскрытый рот.

– Я отключил аппаратуру, – сказалВоропаев. – Все, что будет сказано сейчас, – не для протокола. Можешьповерить.

Поляков вздохнул:

– Верить-то я, может, верю. Но непонимаю.

– Сейчас объясню. Только для началаскажу: если сговоримся... если ты и твой брат поможете мне, все записи, каквидео, так и аудио, будут уничтожены. Более того: деньги... кстати, непомеченные, – бросил он в Зернова еще один камушек, – останутся увас. И в дополнение к этому твой брат получит не слабый гонорар.

– Тут вот какая штука, – пояснилПоляков. – У нас с братом отношения поганые, хуже некуда. И если я станупросить его кого-то тащить, он просто из вредности ни за какие коврижки, ни закакие баксы не согласится. А если он узнает, что я прокололся, толькопосмеется: я, мол, тебе говорил! Вот такие у нас семейные сложности. Я –продажная тварь, он – шибко принципиальный. В семье, как говорится, не безурода. Только вот вопрос: кто из нас конкретно этот самый урод?

– В генетике я слабо разбираюсь, впатологиях всяких – тоже, – усмехнулся Воропаев. – Одно скажу:тащить-вытаскивать твоему братцу никого не придется. Но я дам ему пять тысячбаксов за одну информацию...

– Пя-а-ать... – выдохнул Зернов, а большеничего сказать не мог.

– Именно так, – кивнул Воропаев.

– Информация, надо полагать,закрытая? – угрюмо спросил Поляков, снимая фуражку и нервно поводя ладоньюпо стриженной ежиком, вспотевшей голове и вновь нахлобучивая фуражку.

– Да уж наверное! – хмыкнулВоропаев.

– Дохляк почти стопроцентный, –уныло сообщил Поляков. – Но... спросить-то хоть можно, о чем речь идет?

– В обмен на слово, что ты попробуешьуговорить брата.

– Я так понимаю, в противном случае всесвои записи ты пустишь в ход? – полюбопытствовал Поляков со скучающимвидом, как бы для очистки совести, потому что ответ явно подразумевался самсобой.

– Пущу, пущу! – кивнулВоропаев. – Можешь не сомневаться.

– Для тебя это так важно? А впрочем, чегоя спрашиваю? Будь оно иначе, разве ты швырялся бы деньгами направо и налево?

– Логично, – согласилсяВоропаев. – Да, для меня это очень важно. Более чем. Вопрос жизни исмерти. Вернее, именно смерти...

Поляков остро глянул на него, покачал головой,потом спросил:

– Так в чем дело-то?

– А слово насчет брата?

– Слово.

– Значит, так... – Воропаев помедлил, какбы все еще не решаясь заговорить, потом махнул рукой: – Ладно. Кто-нибудь извас помнит дело о крупном хищении дизтоплива из нефтепровода? В облсуде, гдеработает твой брат, оно рассматривалось ровно год назад. Группа Царегородского,так их называли. За три-четыре месяца мужики очень хорошо поживились. Получалиинформацию от стрелка группы быстрого реагирования Нижегородского предприятиямагистральных нефтепродуктопроводов Кузнецова, выезжали на место, оперативнокачали топливо, а потом сбывали его через сеть АЗС, принадлежащих одномучеловеку... Счастливцев его фамилия. Да, такая вот веселая фамилия... Толькосчастья она ему не принесла. Ни ему, ни его близким...