Митенька удивился, да и забыл о странном госте. Его в товремя больше волновала воспитанница Ивана Сергеевича, Аня, настоящая красавица,далекая бедная родственница Глебкиных, сирота. Хозяева не препятствовали дружбесвоего сына Андрея и воспитанницы Ани с Митей. Только тот хорошо понимал –никогда Анечка не будет его женой, и не потому, что Иван Сергеевич начнетчваниться. Старший Глебкин придерживался либеральных взглядов, захочетблагородная сирота, воспитываемая им как дочь, выйти замуж за простогочеловека, он, конечно, расстроится и попытается отговорить девушку отнеразумного поступка, но в конце концов препятствовать не станет. ИванСергеевич обожал Аню до потери пульса. Но ей не нравился Митя. Нет, она считалаего своим верным другом, но нежно вздыхала, глядя на Андрея. В девятьсотшестнадцатом сыграли свадьбу.

м ван Сергеевич в день венчания подошел к Мите и сказал:

– Ну, не горюй, дружок. Вот, посмотри на ЛеночкуВладышину, красавица растет, приданое отличное, фамилия благородная. Хочешь, ясоставлю протекцию, сватом выступлю.

Митенька поблагодарил хозяина за участие, но ему была нужнатолько Анечка, а та любила своего молодого мужа Андрея. Вот такой классическийтреугольник.

Новобрачные счастливо зажили в отведенных для них покоях.Митенька же, решив не кукситься, отправился учиться в Москву. Раз уж не вышлоличного счастья, надо попробовать стать врачом. Зла на Андрея Митя не держал,да и как он мог обижаться на ближайшего друга детства, почти брата. Просто емухотелось некоторое время пожить вдали от упоенных страстью молодоженов.

Учение захватило Митю целиком, к тому же у него обнаружилсяталант диагноста. В общем, будущее рисовалось Мите исключительно в радужныхтонах: он получит диплом, вернется к себе домой, станет сельским врачом. Наврядли встретится на пути женщина, способная затмить Анечку. Но Мите будет довольнопросто видеть любимую и изредка пить с ней чай в гостиной Глебкиных, отделаннойдубовыми панелями. Иногда, устав к вечеру, Митя валился на кровать и, закрывглаза, мечтал. Весело горит камин, на дворе бушует снежная метель, а он иАнечка сидят в креслах. Она вяжет, Андрюша вслух читает газету, вокругкопошатся их маленькие дети и собаки, которых очень любят все… Тихая идиллия,мирная жизнь. Может, оно и было бы так, но вы, наверное, помните, что стряслосьв девятьсот семнадцатом?

Телефона в поместье не было, об Интернете, электронной почтеи программе Ай си кью никто и мечтать не мог, а простой телеграф сразу послепереворота перестал обслуживать граждан. Да еще университет по непонятнойпричине не прекратил занятий. Несмотря на революцию, начавшуюся Гражданскуювойну и полнейшую неразбериху, профессора читали перед поредевшей аудиториейлекции, принимали экзамены и зачеты.

Только в Татьянин день, когда по традиции начались каникулы,Митя смог приехать в родной дом.

Уже подходя к поместью, он понял, что произошло неладное,поднялся на пригорок, с которого открывался великолепный вид на усадьбуГлебкиных, и ахнул.

Огромного барского дома с белыми колоннами не было. Впрочем,дома управляющего тоже, исчезли конюшня, псарня и любовно выпестованный хромымНиколаем сад. Перед Митей простиралось пепелище. Снегу в тот год практически небыло, и Митя в растерянности смотрел на черные головешки. Потом сбежал вниз, воставшуюся целой деревню. Первая, кого он встретил, была Марфа, жена садовникаНиколая. Схватив Митю за полушубок, она втянула его в сарай и зашептала:

– Уезжай, Митенька. Видишь, чего творится. Всехпоубивали: Ивана Сергеевича, Сирену Михайловну, твоих папеньку с маменькой.Чистые звери! Нелюди!

– Что с Аней? – еле вымолвил Митя.

– Ой, не знаю, – запричитала Марфа, – как баррезать начали, простые люди попрятались. Эти ироды все пожгли и уехали. Четыретрупа потом Коля зарывал: господские и твоих родителей. Где молодые, не ведаю,может, сгорели? Полыхало тут до неба, страх божий. Знаешь, что самое страшное?

– Говори, не тяни! – прошептал Митя.

– За главного у этих бандитов Павел Сергеевич, братмладший Ивана Сергеевича, – сообщила Марфа, – на коне прискакал,лично наших допрашивал! Уж он их бил смертным боем. Сначала барыню, СиренуМихайловну, на тот свет отправил, а уж потом Ивана Сергеевича, светлая импамять, земля пухом. Нагайкой колотил, да так орал, что крышу сносило:«Говорите, где ключ спрятан!»

– Какой ключ? – удивился Митя.

– Кто ж знает, – ответила Марфа, – толькоИван Сергеевич не выдержал, плюнул брату в лицо и сказал: «Не видать тебеникогда папенькиного богатства, вурдалак, хоть убей, не скажу». Ну Павел его ипристрелил. Вот, Митя, какие времена настали, брат брата убивает! Беги отсюда,еще выдаст кто!

Митя вернулся в университет. Его большевики не тронули, втот период тотальной компьютеризации не было, в анкете люди могли написать чтоугодно. Но Митя сообщил о себе правду. Фамилия у него была самая незатейливая –Иванов. Когда красные начали проверку студентов, он сказал: «Я сирота. Родителипроживали в деревне». В общем, Митю не тронули. Среди однокурсников стукачей ненашлось, и новые власти не докопались до того, кем на самом деле являлся отецстудента Иванова.

Жизнь Мити потекла дальше, только никакого места для весельяв ней не осталось. Да и откуда ему взяться, когда все дорогие и любимые лежатна погосте?

Примерно через год после описываемых событий, поздновечером, в комнату, которую снимал студент, постучалась хозяйка.

– Митя, выгляни, к тебе пришли.

– Кто? – весьма недовольно спросил жилец.

– Евреи какие-то, – ответила хозяйка, –фамилия их Кацман.

Недоумевая, Митя вышел и в полутемном коридоре увиделтипичную рабоче-крестьянскую парочку. Парня в черной тужурке, лохматой шапке,валенках с калошами и девицу в длинной суконной юбке, потрепанном полушубке изгрязной овчины и платке, закрывающем лоб и часть щек.

– Что вам угодно? – весьма нелюбезно процедилМитя. – Если прослышали, что я врач, так пока права на практику не имею.

– Сделайте милость, – нежным, очень хорошознакомым голосом произнесла девушка, – впустите нас. Гостинец вам отпапеньки из деревни привезли.

Парень молча указал на мешок, лежавший у его ног. У Митивнутри что-то щелкнуло.

– Входите, – дрогнувшим голосом проговорил он ипосторонился.

Пара прошла в комнату. Девушка размотала платок, пареньстащил клочкастый треух. Митя, чтобы не закричать, зажал себе руками рот. Передним, бледные, исхудавшие, но живые, стояли Анечка и Андрюша.