— Возможно, это хлорин, возможно — нет. Каким бы ни было этовещество, оно горит и клубы белого дыма движутся в этом направлении. Я наобъездной дороге, что идет вдоль футбольного поля, подъезжаю к школе. Детикашляют почище меня, я вижу — несколько человек лежат на земле, включая однуженщину. Рядом со зданием два школьных автобуса. Я попытаюсь всех вывезти водном. Прием.

Я взял микрофон у Ширли.

— Джордж, это Хадди. «Норко» говорит, что горит скорее всегоразлившееся по хлорину горючее. Ты можешь просто увести детей.

На что последовал классический ответ Джорджа Эс,основательный и уверенный. За этот день он, конечно, получил благодарственноеписьмо от губернатора и его фотоснимок украсил первую газетную полосу. Его женаповесили письмо на стене, забранное в рамочку. Но я не уверен, что Джорджпонимал, а с чего вся эта суета. По его разумению, он просто выполнял своюработу, делал то, что полагал необходимым и уместным. Есть такое выражение:нужный человек в нужном месте. Так это про Джорджа Станковски, оказавшегося втот день рядом с Потинвильской начальной школой.

— Лучше в автобусе. Быстрее. Это Четырнадцатый. Я — семь.

Вскоре Ширли и я напрочь забыли про Потинвиль; у насвозникли совсем другие проблемы. Но если вас это интересует, патрульный ДжорджСтанковски проник в один из автобусов, взломав двери камнем. Запустил двигатель«Блю берд» запасным ключом, который нашел прикрепленным скотчем ксолнцезащитному щитку, завел в салон двадцать четыре ученика, кашляющих,плачущих, с покрасневшими глазами, и двух учительниц. Многие дети не рассталисьс незаконченными горшками, вазочками и пепельницами, которые лепили в тот день.Трое упали в обморок.

Один — в результате аллергической реакции на пары хлорина,двое — от страха и волнения. Одна учительница, Розэллен Неверс, пострадаласерьезнее. Она лежала на боку, в полузабытьи, хваталась за горло слабеющимипальцами. Глаза вылезли из орбит, словно белки сваренных вкрутую яиц.

— Это моя мамочка, — сказала одна маленькая девочка.

Слезы катились из огромных карих глаз, но она крепко держалав руках глиняную вазочку. — У нее астма.

Джордж опустился на колено рядом с женщиной, сунул руку подшею, чтобы голова чуть откинулась назад, облегчая доступ воздуха в легкие.Волосы разметались по бетону дорожки.

— У нее есть какое-нибудь лекарство от астмы, сладенькая,которое она принимает, когда ей становится плохо? — спросил Джордж.

— В кармане, — указала маленькая девочка с вазой. — Моямамочка умрет?

— Нет. — Джордж достал ингалятор «Фловента» из карманамиссис Неверс, прыснул лекарство ей в горло. Она ахнула, задрожала всем телом исела.

Джордж занес ее в автобус на руках, следуя за кашляющими,плачущими детьми. Усадил Розэллен в кресло рядом с дочерью, сам сел за руль.Врубил первую передачу и погнал автобус через футбольное поле, мимо своейпатрульной машины, на объездную дорогу. К тому времени, когда «Блю берд» выехална шоссе, дети уже улыбались. Вот так патрульный Джордж Станковски и сталгероем, аккурат в то время, когда те, кто находился на базе, изо всех силпытались остаться в здравом уме.

И в живых.

Последние слова Джорджа: "Это Четырнадцатый.

Я — семь". Что означало: «Это патрульная машина 14,Вышел из строя». Я это записала и посмотрела на часы. 2.23 пополудни. Времяхорошо запомнила, как и то, что Хадди, стоявший позади, легонько сжал мнеплечо, должно быть, поддержать: с Джорджем и детьми все будет в порядке.Двадцать три минуты третьего — именно в это время разверзся ад. Совсем не вфигуральном смысле.

Мистер Диллон залаял. Не басовито, с достоинством, какслучалось, когда он чуял оленя, зашедшего на поле за зданием, или енотов,решившихся обнюхать крыльцо. Нет — визгливо, отрывисто, как никогда раньше.Словно наткнулся лапой на что-то острое и никак не мог освободиться.

— Что за черт? — вырвалось у Хадди.

Мистер Диллон, пятясь, отошел на пять или шесть шагов отсетчатой двери. Выглядел он, как лошадь на родео, пригибающая голову к земле,чтобы избежать лассо. Думаю, я сразу поняла, что сейчас произойдет, думаю,понял и Хадди, но мы просто не могли в это поверить. Даже если бы поверили, несмогли бы остановить его. При всей своей смирности. Мистер Диллон искусал бынас, если б мы попытались. Он продолжал пронзительно тявкать, а из уголков ртапошла пена.

Помчался к сетчатой двери, набирая ход. Не думая тормозить.Головой прорвал сетку, частично отодрал ее от нижней части рамы, выскочил наулицу, по-прежнему тявкая.

Только тявканье это больше напоминало отчаянные крики.

И одновременно в нос ударили сильные запахи; морской воды игниющей органики, может, водорослей. Тут же завизжали тормоза, заскрипели шиныпо асфальту, кто-то заорал: «Берегись! Берегись!» Хадди побежал к двери черногохода, я — за ним.

Мы испортили ему день, отвезя на базу. Мы заставили его,хотя бы временно, прекратить избиение своей подружки. Ему пришлось сидеть назаднем сиденье патрульной машины, где пружины врезаются в зад, касатьсяподошвами дорогих сапог наших ковриков, сделанных из специального, устойчивогок блевотине пластика. Но Брайан заставил нас за это заплатить. В особенностименя, хотя и Джорджу пришлось его слушать.

Он распевал на свой лад мое имя и ритмично стучал каблукамипо полу. Так иной раз ведут себя на стадионе футбольные болельщики, кричат итопают ногами. И все время сквозь проволочную стенку смотрел на меня, я этовидел в зеркале заднего обзора, закрепленном между щитками.

— ДЖЕЙК-О-БЮ! — бам-бам-бам!'— ДЖЕЙК-О-БЮ! бам-бам-бам!

— Не хочешь завязать с этим, Брайан? — спросил Джордж. Мыуже подъезжали к базе. Практически пустой базе. К этому времени мы уже знали опроисшествии в Потинвиле. Что-то сообщила нам Ширли, остальное узнали изпереговоров других патрульных. — От тебя болят уши.

Брайан словно ждал этих слов.

— ДЖЕЙК-О-БЮ! — БАМ-БАМ-БАМ!

Если б он ударил каблуком чуточку сильнее, то навернякапрошиб бы днище, но Джордж больше не попросил его прекратить это безобразие.Если тех, кого сажаешь на заднее сиденье, просить угомониться, они толькорасходятся. Очень уж хочется досадить копам. С этим я сталкивался не раз и недва, но не часто приходилось терпеть такое от козла, который в школе выбивалкниги из рук и отрывал карманы от рубашек, не говоря уж про скандирование моей фамилии..,противно ужасно. Словно переносишься в прошлое на машине времени.