Я думал о Мистере Диллоне? Парень, мне очень хочется в этоверить. И теперь я так говорю. Но в действительности вспомнить я не могу.Скорее всего мне хотелось заставить это кричащее чудовище заткнуться, вырватьего из моей головы. Я ненавидел его за то, что оно забралось туда. Не мог этоговынести. Из-за того, что там звучали его крики, казалось, меня изнасиловали.

Но при этом голова работала, понимаете? На каком-то уровнеопределенно работала, потому что я сначала надел резиновые перчатки, а уж потомснял со стены кирку. Помню, перчатки были синими. На мешках лежало пардвенадцать, всех цветов радуги, но я взял синие. Надел их быстро, так жебыстро, как врачи в сериале «Скорая помощь». Потом снял кирку со стены.Протолкался мимо Ширли, едва не сбив с ног. Думаю, наверняка сбил, если быХадди не успел подхватить ее до того, как она упала.

Джордж что-то прокричал. Я думаю: «Берегись кислоты».

Я не помню, что испытывал страх, и уж точно не помню, чточувствовал себя героем. Помню только ярость и отвращение. Словно проснулся спиявкой на языке, высасывающей кровь. Я как-то рассказал об этом Кертису, и онпроизнес фразу, которую я навсегда запомнил: ужас греха. Именно это я испытал —ужас греха.

Мистер Д выл, рычал, извивался, пытаясь вырваться.

Чудовище лежало на нем, розовые отростки мотались, какводоросли в воде. Пахло жженой шерстью. Воняло тухлятиной. Черная жижавыливалась из ран, стекала по желтой коже, собиралась в лужи на бетонном полу.Меня обуревало желание убить чудовище, стереть с лица земли, заставить покинутьнаш мир. В голове все смешалось, мысли закружило в вихре, не имевшем ничегообщего ни со здравым смыслом, ни с безумием, ни с полицией, ни со штатскими, нис Эдди Джейкобю. Как я и говорил, я все помню, но не так, как запоминаютсяобычные события. Скорее как сон. И я этому рад. То, что помню, уже плохо. Но непомнить — не получается. Даже спиртное ничего не может поделать с этимивоспоминаниями, разве что немножко их приглушает, а когда перестаешь пить, онивозвращаются. И ты словно просыпаешься с привкусом крови во рту.

Я подскочил к чудовищу, взмахнул киркой и вонзил в негоострый конец. Чудовище закричало и отпрянуло к сдвижным воротам. Мистер Диллонпополз назад, не отрывая живота от пола. Лаял от злости и скулил от боли, звукиэти сливались воедино. За ошейником на шерсти выгорела целая полоса. Половинаморды почернела, будто он рылся в золе. От нее поднимались струйки дыма.

Чудовище, привалившееся к воротам, подняло серый хобот,торчащий из груди, и я понял, что именно на нем глаза. Они смотрели на меня, ия не вынес их взгляда. Перехватил кирку и нанес удар широким лезвием.Послышался отвратительный чавкающий звук, и часть хобота упала на бетонный пол.Потом кирка вонзилась в грудь. Из раны повалило розовое вещество, напоминающеекрем для бритья, словно находилось под давлением. На отрубленной части серогохобота глаза вертелись из стороны в сторону, будто смотрели одновременно повсем направлениям. Капельки прозрачной жидкости — яда капали на бетон ивыжигали его.

Тут подскочил Джордж. Со штыковой лопатой. Обрушил лезвие наголову с розовыми отростками. Разрубил ее до черного отверстия — рта. Чудовищезакричало. Так громко, что от этого крика мои глаза вылезли из орбит, совсемкак у лягушки, когда обжимаешь пальцами склизкое тело и давишь.

Я надел перчатки и схватился за какой-то садовый инструмент,кажется, вилы, но точно не уверен.

Короче, схватил его и присоединился к Эдди и Джорджу.Несколькими секундами позже (а может, прошла минута, не знаю, времени мы незамечали) повернул голову и увидел, что Ширли с нами. Она тоже натянулаперчатки и взяла бур Арки. Волосы ее разметались. Мне показалось, что онапревратилась в Зену, Королеву воинов.

Мы вспомнили, что надо надеть перчатки, но обезумели.Полностью. Вид этого чудовища, его пронзительные крики, раздающиеся в голове,вой и скулеж Мистера Диллона, все это свело нас с ума. Я забыл проперевернувшуюся цистерну с хлорином, про Джорджа Станковски, пытающегосявывезти детей из опасной зоны на школьном автобусе, про злобного парня,которого привезли Эдди и Джордж Морган. Думаю, забыл, что вне этого вонючегогаража существует целый мир. Я кричал, взмахивая вилами, вновь и вновь вонзаяострия в чудовище. Остальные тоже кричали.

Стояли кружком и били, резали, рубили чудовище на куски. Мывсе кричали, требуя, чтобы оно умерло, а оно не умирало, казалось, никогда неумрет.

Если бы я мог забыть хоть что-то, хоть малую часть, я хотелзабыть следующее: в самом конце, буквально перед тем как умереть, чудовищеприподняло обрубок хобота, растущего из груди. На обрубке оставались глаза,некоторые висели на тонких блестящих нитях. Может, это были оптические нервы.Не знаю. Так или иначе, обрубок приподнялся, и в этот самый миг в голове яувидел себя.

Увидел всех нас, стоящих кружком и смотрящих вниз, совсемкак убийцы смотрят в могилу своей жертвы, и я осознал, какие мы странные ичужие. Какие ужасные. В этот момент я почувствовал замешательство чудовища. Нестрах, потому что оно не боялось. Не невиновность, потому что не было ононевиновным. Или, раз уж на то пошло, виноватым. Именно замешательство. Знало личудовище, где находится? Думаю, нет. Знало, почему Мистер Диллон атаковал его,а мы — убивали? Да, это знало.

Мы делали это потому, что были совершенно другими, настолькодругими и настолько ужасными, что глаза чудовища едва могли нас видеть, едвамогли передавать наши образы мозгу, когда мы окружили его и принялись бить,рубить, резать. Наконец, оно перестало шевелиться. Обрубок хобота бессильноупал. Глаза больше не поблескивали, уставившись в никуда.

Эдди и Джордж, стоя бок о бок, тяжело дышали, мы с Ширли —по другую сторону чудовища, Мистер Д — позади нас, повизгивая.

Ширли выпустила бур из рук, и когда он покатился побетонному полу, я заметил, что к шнеку прилепился кусок желтой кожи, словнокомок грязи. Лицо ее стало мертвенно-бледным, если не считать ярких пятенрумянца на щеках и еще одного, расцветшего на шее.

— Хадди, — прошептала она.

— Что? — Я едва мог говорить, так пересохло в горле.

— Хадди!

— Что, черт побери?

— Оно могло мыслить, — прошептала Ширли. Глаза ее сталиогромными, наполнились слезами. В них застыл ужас. — Мы убили разумноесущество. Это убийство.

— Это все чушь собачья, — прохрипел Джордж. — А если и нечушь, чего сейчас об этом говорить?

Повизгивая, но уже не так пронзительно, как раньше;

Мистер Диллон протиснулся между мной и Ширли. На шее. —спине и груди образовались залысины, словно у него шла линька. Одно ухолишилось кончика. Он вытянул шею и понюхал труп чудовища, лежащий у сдвижныхворот.