губы на вкус как шоколадные кексы и кофе. Я сосу сильнее. Глубже. Пожирая ее, пока она не сливается с моим телом, как будто мы всегда были созданы друг для друга. Ее пальцы скользят по моему лицу. То, как она касается моих ушей, кожи головы, шеи этим волшебным прикосновением, превращает мой мир в пламя.

Она дергает бедрами, и я прижимаю ее к стеклянной поверхности.

Плохая идея.

Зеркала дрожат.

Санни все равно. Из глубины ее горла вырывается тихий звук, когда она целует меня и гладит по спине.

Еще. Санни.

Мое тело вернулось к инстинктам пещерного человека, где единственными насущными потребностями являются выживание и теплая женщина.

Этого недостаточно.

Губы прижимаются к шее Санни, я просовываю руки под ее рубашку, касаюсь ее подтянутого живота и провожу пальцами по спине. Я чувствую, как все ее тело содрогается прямо напротив моей кожи, и я заглушаю свой стон в ее горле.

Я продолжаю поглаживать ее кожу, поднимая руки все выше и выше, пока…

Вот оно.

Ее бюстгальтер не кружевной. Это какой-то шелковистый материал, который ощущается гладкими кончиками пальцев. Я провожу по нему рукой, и пламя пробегает от моей ладони до самых пальцев ног. Она шипит, хрипит и издает хриплый стон, от которого у меня кружится голова.

Проводя по ней большими пальцами, я выдыхаю: — Здесь есть камеры?

— Понятия не имею, — выдыхает она.

— Может быть, нам стоит перенестись куда-нибудь еще.

Я не могу поверить, что у меня хватило наглости сказать это. Стоп? Зачем мне останавливаться, когда у меня наконец-то есть момент непрерывного блаженства с Санни Кетцаль?

Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я хочу стянуть ее брюки до лодыжек и провести языком по ней — с головы до кончиков пальцев ног. Я хочу сосать, покусывать и щипать, пока она не закричит так сильно, что вся танцевальная студия, нет, весь город, услышит, как хорошо я с ней работаю.

Я переживал этот момент только в своих снах, в видениях, которые редко позволяю себе, потому что единственное, что хуже тоски по Санни Кетцаль, — это мучить себя мыслями о том, чтобы быть с ней.

Ее бедра сжимаются вокруг моей талии, когда она грубо дергает меня за рубашку.

Черт. Ни одна часть моего воображения не была такой милой, как эта.

— Если мы уйдем и… — Она выдыхает, ее губы влажные и блестящие, — нам снова помешают…

— Хорошая мысль. — Я сильнее прижимаю к ней большие пальцы, и ее глаза опускаются до полуопущенных век.

Она приоткрывает губы, и ее голова откидывается назад. Ее шея обнажается во всем своем кремово-коричневом соблазнении. Я не могу устоять перед этим. Невозможно. Я кусаю ее за шею ровно настолько, чтобы заставить ее вскрикнуть, и она вознаграждает меня сладким-сладким покачиванием бедер, от которого между нами возникает волна раскаленной добела энергии.

Это хорошее начало, но этого недостаточно. Мне нужно снять с нее побольше одежды. Я хочу почувствовать ее. Всю ее. Кожа к коже. На пути слишком много слоев.

Я неловко пытаюсь стянуть с нее рубашку через голову, но она отталкивается от меня и атакует мой рот своим. Мой мозг полностью отключается, и все логические мысли дают осечку, пока я не слышу, как кто-то стучит в дверь.

Что за черт?

Я прихожу в себя и скольжу по Санни вниз по своему телу, не останавливаясь, пока ее ноги не касаются пола. Быстрый взгляд в зеркало заставляет меня съежиться. Наш пот оставил следы по всему стеклу. По крайней мере, мы его не разбили. Учитывая, как сильно мы брыкались друг о друга, это больше свидетельствует о прочности стекла, чем о чем-либо другом.

Дверь открывается, и в комнату врываются пожилые женщины в разноцветных банданах, футболках и трико. Они останавливаются, когда видят нас, и приветливые улыбки мелькают на морщинистых лицах.

— О, я не знала, что эта комната все еще занята. — Одна из бабулек направляется к нам. — Мы пришли немного пораньше, чтобы размяться.

Я вот-вот вылезу из джинсов, а лифчик Санни свисает с подола ее штанов, как хвост, но да, мы вполне можем приостановить наши занятия, чтобы угодить нескольким милым старушкам.

— Э-э… — Санни выходит из-за моей спины. — Мы как раз собирались уходить.

Бабушка улыбается и опускает взгляд. Затем ее лицо становится пунцовым, и она хихикает. — О боже. Думаю, нам следовало зайти чуть позже.

Я выхватываю лифчик Санни из кармана ее брюк, скатываю его в комок и засовываю к себе в карман.

— Удачной практики, — бормочу я, кивая пожилым леди.

— Вы, двое, развлекайтесь. — Она машет рукой, а затем озорно подмигивает.

Когда я провожаю Санни из комнаты, я слышу, как пожилая леди вздыхает: — Какая красивая пара. Но почему они не заперли дверь?

Мы, спотыкаясь, выходим в коридор. Мое лицо горит, и Санни выглядит такой же взволнованной. Я не был готов остановиться, и мое тело ежесекундно протестует. Моя походка — неуклюжая перевалка, когда мы проходим вестибюль танцевальной студии.

Женщины за стойкой регистрации улыбаются и кивают нам, прежде чем склонить головы друг к другу и громко зашептаться. Понятно. Возможно, там были камеры. Может быть, охранники лопали попкорн, чтобы насладиться шоу.

К счастью, мы не дали им слишком много.

Я качаю головой и смотрю на Санни, чья взволнованная улыбка говорит мне, что у нее все еще на исходе адреналин. Эта женщина. Она единственная, кто мог сделать что-то настолько нелогичное таким приятным.

Я хватаю ее за руку. — Я не хочу заканчивать.

— Я тоже. — Она следует за мной к выходу. — Но дети.

Правильно. Майкл и Бейли. Домашнее задание. Обязанности.

Мы выходим в благоухающую ночь, и я открываю перед ней дверцу машины. Она запрыгивает внутрь и ждет, пока я тоже сяду, прежде чем пробормотать: — В другой раз?

— Как насчет того, чтобы я провел тебя внутрь?

— И рискуешь, что тебя снова прервут? — Она проводит руками по моей груди. — Хотела бы я сказать ”да".

Я хочу сказать ей, что мы могли бы закончить ночь на заднем сиденье. Или поехать в отель. Или я мог бы зашвырнуть ее в ближайший куст и сделать так, чтобы это стоило того. Но момент прошел, и она права насчет мальчиков.

Мисс Хэнсли была бы не прочь присмотреть за ними ночью, но она на это не подписывалась. Она работала весь день и заслуживает того, чтобы побыть наедине с собой.

У тебя есть обязанности, Даррел.

Иногда я ненавижу себя за то, что так хорошо настроил свою логическую сторону.

Я