сношениях с женатым мужчиной, который потом уехал в Америку. Вместе с ней Швейгорд помолился о прощении грехов и отправил ее домой, дав понять, что Господь великодушно отнесется к ее прегрешению, а сноп выставил во двор на угощение певчим птицам, которым вскоре предстояло отправиться в южные края.

Постепенно он приводил дела в порядок. К концу зимы будет достроена новая церковь, и, что немаловажно, Рождество он отпразднует, окончательно распрощавшись с неким немцем. Снова забрезжил свет в тех его мрачных глубинах, которые, как ему думалось, навсегда сокрыты в нем, и он даже допустил мысль, что в борьбе за девушку из Хекне Господь на его стороне.

Астрид не попадалась ему на глаза всю осень. А ведь раньше у нее всегда находился предлог, чтобы встретиться с ним. Когда Швейгорд пытался разузнать, что происходит на хуторе Хекне, то натыкался на стену молчания, даже горничная Брессум не радовалась возможности посплетничать. А потом неожиданно пришло письмо из Дрездена, судя по почтовому штемпелю, сильно задержавшееся в дороге.

«Высокочтимый пастор Швейгорд»… трескучие фразы, ну да, да, студент Шёнауэр, «…возвести вновь в парке Гроссер-Гартен… портал»… ну конечно, Карола-кирхе, ну да, перевозка на санях, Сестрины колокола, ну-ну, – так что?

Они приедут сами.

Сюда.

Профессор и придворный кавалер. Скоро.

Приедут в Норвегию, чтобы ознакомиться с особенностями местного пейзажа и обычаев и сопроводить груз.

«Трудно переоценить пользу ознакомления широкой публики со сведениями о культурной среде, в которой эта церковь была создана».

Они планируют прибыть в начале декабря, подгадав к возвращению Шёнауэра.

Кай Швейгорд закусил губу. Нарушить седьмую заповедь – это одно. И совсем другое – нарушить восьмую, стоя лицом к лицу.

Они непременно спросят о колоколах.

Он тут же отослал ответ, где сообщал, что их письмо пришло с опозданием и что герр Шёнауэр уполномочен показать им местные достопримечательности, но сам он будет вынужден часто уезжать «по делам церкви».

Заявились они вчетвером прямо первого декабря, с кучей багажа. Кастлер и Ульбрихт привезли с собой денщиков, и один из них, энергичный датчанин в коричневом твидовом костюме, находил дело для каждого, кто попадался ему на глаза.

Швейгорда моментально взяли в оборот. Пожелали видеть материалы, портал, церковные колокола и поинтересовались, где же Шёнауэр. Расспрашивали его придирчиво и требовательно, производили впечатление искушенных во всех вопросах, были прожорливы. В Норвегии они собирались пробыть три недели, и пока осуществляются санные перевозки, намеревались поездить по Гудбрандсдалу, а потом вернуться в Кристианию, где уже успели посетить Университетское собрание древностей и осмотреть Тюнский корабль.

Кай Швейгорд кивал и извинялся, о Шёнауэре сказал, что знает не больше, чем они, управляющему велел зарезать свинью для торжественной трапезы, а на следующий день немного утихомирил их, показав портал, который так и хранился в сарае. Однако задержка Шёнауэра становилась уже невыносимой.

– А что церковные колокола, пастор Швейгорд? Где вы их храните?

– В сарае возле озера. Вероятно, их не видно за всеми складированными там материалами. За это отвечал Шёнауэр. Я не посвящен в его складскую систему.

Сославшись на занятость, пастор поспешно направился к новой церкви, но в обед гости снова насели на него с вопросами.

– Этот портал, – сказал Кастлер, – заставляет задуматься об интересном вопросе. Как могло случиться, что дверь открывается внутрь? Это же абсолютно нелогично?

Швейгорд, кашлянув, пояснил гостям, заложившим руки за спину и важно кивавшим, что в Норвегии, как они могли заметить, обычно бывает много снега и что и входить, и выходить проще, если не приходится дверью отодвигать сугроб.

– Кроме того, – добавил он, – часто двери открываются туго. Если они открываются внутрь, можно отворить их пинком. И закрыть, пнув еще раз.

– Гм-м… – сказал Кастлер. – Дa. Первое утверждение логично. А вот последнее не имеет смысла. – Он подошел к двери столовой. – Вот, смотрите. Я же могу просто взяться за ручку и потянуть ее на себя? И не важно, в какую сторону открывается дверь.

Швейгорд нахмурился.

– Чтобы открыть норвежскую входную дверь, требуется приложить силу, – нарочито четко выговорил он, чтобы парировать оскорбительное замечание. – Особенно когда погода меняется. Дверь, которая открывается внутрь, можно толкнуть плечом или пнуть ногой. А если бы она открывалась наружу, у нее просто оторвалась бы ручка, вот и все.

Не успел Кастлер возразить, как Ульбрихт с удовлетворением воскликнул:

– Надо же! Изумительно! Просто фантастическая история на основе реального опыта! Постараемся воспроизвести ее в книге об этой церкви, мы планируем издать таковую.

Швейгорд извинился и вышел к старшей горничной:

– От Шёнауэра ничего?

– Чего говорите?

– Вы Шёнауэра не видели? Он придет? Вы не видели, по льду сюда никто не шел?

– Больше никаких немцев не видела, – ответствовала горничная Брессум.

Чтобы разрядить обстановку, Швейгорд пригласил на кофе старшину возчиков, Монса Флюэна. Через Швейгорда как переводчика он сообщил о том, как предполагается организовать доставку. Вернее сказать, никаких особых планов они не строили, а собирались перевезти каркас, как обычно перевозят бревна, только осторожнее, а хрупкие предметы транспортировать на небольших санях. Флюэн проявил себя наилучшим образом, хотя и не привык пить из маленьких чашек, к тому же потея в своей теплой одежде. Он заверил, что возчики проследят, чтобы материалы не соприкасались и серый налет древности, как он выразился, имея в виду многовековую патину, не стерся.

Флюэн распрощался и ушел, и тут, словно по мановению волшебной палочки, в дверях возник Шёнауэр.

Он исхудал и жутко кашлял. Когда профессор Ульбрихт забросал его вопросами, тот выглядел совершенно ошарашенным.

И тогда до Кая Швейгорда дошло: они не предупредили Шёнауэра. Он всего лишь пешка в их шахматной партии.

* * *

Кай Швейгорд долго смотрел на огонь в очаге; потом допил кофе и выплеснул гущу в очаг.

Он замечал за собой непривычную твердость, и она ему не нравилась. Ему приходилось проявлять ее, чтобы делалось дело. Рядом с Астрид он бы смягчился, стал иным.

Откинувшись на спинку кресла, пастор дал волю фантазии, представив, как просыпается рядом с ней теплым летним утром, которое переходит в знойный летний день, в другом месте, не в этой пасторской усадьбе, а в городе, где есть кондитерская, где почту приносят два раза в неделю, далеко-далеко от старшей горничной Брессум. Там можно будет все время любоваться стройными голыми ножками молодой супруги рядом с ножками покрашенного в белый цвет стула в парадной гостиной; на угловом столике ее рукоделие, отложенное в сторону, потому что им нужно поговорить о важных вещах – о ее рассудительности, о ее способности направлять корабль так, чтобы он не напоролся