Потом – скучные роты голых солдатских могил с крестами,одинаковыми, как винтовки, взятые на караул.

Но даже и этот район кладбища оказался слишком богатым длядедушки. Дедушку зарыли на узкой лужайке, усеянной лиловыми скорлупкамипасхальных крашенок, у самой стены, за которой уже двигались фуражки коннойполиции. Люди тесным кольцом окружили могилу, куда медленно опускалась наполотенцах легкая лодка нищего гроба.

Всюду Петя видел потупленные лица и большие черные руки,мявшие картузы и фуражки.

Тишина была такой полной и угрюмой, а небо – таким душным,что мальчику казалось: раздайся хоть один только резкий звук, и в природепроизойдет что-то страшное – смерч, ураган, землетрясение…

Но все вокруг было угнетающе тихо.

Мотя, так же как и Петя, подавленная этой тишиной, однойрукой держалась за гимназический пояс мальчика, а другой – за юбку матери,неподвижно глядя, как над могилой вырастает желтый глиняный холм.

Наконец в толпе произошло легкое, почти бесшумное движение.Один за другим, не торопясь и не толкаясь, люди подходили к свежей могиле,крестились, кланялись в пояс и подавали руку скачала Мотиной маме, потомГаврику.

Гаврик же, дав Пете держать миску, аккуратно и хозяйственнонасупившись, выбирал новенькой деревянной ложкой колево – каждому понемногу,чтобы всем досталось, и клал его в протянутые ковшиком руки и в шапки. Люди сбережным уважением, стараясь не уронить ни зернышка, высыпали колево в рот иотходили, уступая место следующим.

Это было все, что могла предложить дедушкина семья друзьям изнакомым, разделявшим ее горе.

Некоторым из подходивших за колевом рыбакам Гаврик говорил споклоном:

– Кланялся вам Терентий, просил не забывать: завтра часов вдвенадцать маевка на своих шаландах против Аркадии.

– Приедем.

Наконец в опустошенной миске осталось всего четыре лиловыхмармеладки.

Тогда Гаврик с достоинством поклонился тем, кому не хватило,сказал: «Извиняйте», – и распределил четыре лакомых кусочка между Женечкой,Мотей и Петей, не забыв, однако, и себя. Давая Пете мармеладку, он сказал:

– Ничего. Она хорошая. Братьев Крахмальниковых. Скушай заупокой души. Поедешь завтра с нами на маевку?

– Поеду, – сказал Петя и поклонился могиле в пояс, так жеточно, как это делали все другие.

Толпа не спеша разошлась. Кладбище опустело. Где-то далеко,за стеной, послышался одинокий голос, затянувший песню. Ее подхватили хором:

Прощай же, товарищ, ты честно прошел

Свой доблестный путь благородный!

Но тотчас раздался полицейский свисток. Песня прекратилась.Петя услышал шум множества ног, бегущих за стеной. И все стихло.

Несколько капель дождя окропило могилу. Но дождик лишьподразнил – перестал, не успев начаться. Стало еще более душно, сумрачно.

Мотя с мамой, Гаврик и Петя в последний раз перекрестились ипошли домой. Петя простился с друзьями у Куликова поля.

– Так не забудь, – сказал Гаврик многозначительно.

– Говоришь! – Петя с достоинством кивнул головой.

Затем он, как бы невзначай, подошел к Моте. Унизительнокраснея от того, что приходится обращаться с вопросом к девчонке, он быстрошепнул:

– Слышь, Мотька, что такое маевка?

Мотя сделала строгое, даже несколько постное лицо иответила:

– Рабочая пасха.

Теплый дождик шел всю ночь. Он начался в апреле и кончился вмае. В девятом часу утра ветер унес последние капли.

Море курилось парным туманом, сливаясь с еще не расчищеннымнебом. Горизонт отсутствовал. Купальни как бы висели в молочном воздухе. Лишьизвилистые и глянцевитые отражения свай покачивались на волне цвета бутылочногостекла.

Гаврик и Петя гребли, с наслаждением опуская весла в воду,теплую даже на вид.

Сначала наваливались – кто кого перегребет. Но Пете труднобыло тягаться с Гавриком. Маленький рыбак без особого труда одолевалгимназистика, и лодка все время крутилась.

– А ну, хлопцы, не валяйте дурака! – покрикивал Терентий,сидевший на корме, играя своей железной палочкой. – Шаланду перекинете!

Мальчики перестали тягаться, но сейчас же придумали новуюигру – кто меньше брызнет.

До сих пор брызгали довольно мало. Но едва только началистараться, брызги, как нарочно, так и полетели из-под весел. Тогда мальчикистали толкать друг друга плечами и локтями.

– Уйди, босявка! – кричал Петя, заливаясь хохотом.

– От босявки слышу! – бормотал Гаврик, поджав губы, и вдругнечаянно пустил из-под весла такой фонтан, что Терентий едва успел спастись,сев на дне.

Оба мальчика задохнулись от смеха, у Пети изо рта пошли дажепузыри.

– Что ж ты брызгаешься, чертяка?

– А ты не каркай под руку!

Терентий хотел было не на шутку рассердиться, но тут и егосамого разобрало неудержимое, мальчишеское веселье. Он сделал зверское лицо,схватился руками за оба борта и стал изо всех сил качать шаланду.

Мальчики повалились друг на друга, стукнулись головами,заорали благим матом. Потом принялись бешено колотить веслами по воде, окатываяТерентия с двух сторон целыми снопами брызг.

Терентий не остался в долгу: он проворно сунулся к воде,отворотил зажмуренное лицо и, молниеносно работая ладонями, стал обливатьмальчиков. Через минуту все трое оказались мокрыми с ног до головы. Тогда они,хохоча и отдуваясь, повалились на банки и в изнеможении застонали.

Ветерок уносил туман. Из воды в глаза ударило солнце, словнопод лодку вдруг подставили зеркало.

Берег проявлялся из мути, как переводная картинка.

Яркий майский день заиграл всеми своими голубыми, сиреневымии зелеными красками.

– Ну, побаловались, и будет, – строго сказал Терентий,вытирая рукавом мокрый лоб с белым атласным шрамом. – Пошли дальше.

Мальчики стали серьезны и налегли на весла.

Петя старательно сопел, высунув язык. Правду сказать, оннемного уже устал. Но он ни за что не сознался бы в этом перед Гавриком.