В глазах у Гаврика опять появился тот же недобрый,сосредоточенный блеск.

Петя посмотрел на Мотю. Девочка сидела на носу, свесив босыеноги за борт, и неподвижно смотрела вперед. Ее щеки были строго втянуты, иветер трепал волосы, еще недостаточно отросшие, чтобы заплести их в косичку.

Некоторое время все молчали.

Вдруг Гаврик полез в карман и вытащил довольно большие часычерной вороненой стали. Он с важностью приложил их к уху, послушал, как онитикают, и затем не без труда отколупнул крышку мраморным ногтем со множествомбелых пятнышек, как известно приносящих человеку счастье.

Если бы Гаврик вытащил из кармана живую гадюку или горстьдрагоценных камней, то и тогда Петя был бы удивлен меньше.

Собственные карманные часы! Это было почти то же самое, чтособственный велосипед или собственное монтекристо. Даже, может быть, больше. УПети захватило дух. Он не верил своим глазам. Он был подавлен.

А Гаврик между тем принялся сосредоточенно отсчитыватьуказательным пальцем цифры, шепча себе под нос:

– Один час, два, три, чечире, пьять… Девьять и еще трошки.Ничего. Поспеем.

– Покажи! – закричал Петя вне себя от изумления.

– Не лапай, не купишь.

– Это твои?

– Не. – И, притянув Петю за рукав, Гаврик таинственно шепнулему: – Казенные. С комитета. Понятно?

– Понятно, – прошептал Петя, хотя ему совершенно ничего небыло понятно.

– Слухай здесь, – продолжал Гаврик, искоса поглядывая наМотю. – Матроса нашего споймали. Чуешь? Он теперь сидит в тюрьме. Шестой день.Его после той самой маевки прямо на Ланжероне схватили. Только у него, понятно,документ на другую фамилию. Пока ничего. Ну только если те драконы его откроют,то молись богу, ставь черный крест – сейчас же и повесят. Чуешь? А они егомогут открыть каждую минуту. Снимут с него усы. Найдут какого-нибудь Иуду,сделают очную и откроют. Теперь чуешь, какое выходит некрасивое дело?

– Врешь! – испуганно воскликнул Петя.

– Раз я тебе говорю – значит, знаю. Теперь слухай здесьопять. Пока он сидит тама еще не открытый, ему на воле подстраивают убежать.Комитет подстраивает. Сегодня как раз в десять с половиной ровным счетом онбудет бежать с тюрьмы прямо на Большой Фонтан, а оттеда на нашей шаланде подпарусом обратно в Румынию. Теперь чуешь, куда мы идем? На Большой Фонтан.Шаланду переправляем. А часы мне Терентий из комитета принес, чтобы не былоопоздания.

Гаврик снова достал часы и начал на них старательносмотреть:

– Без чуточки десять. Успеем в самый раз.

– Как же он убежит? – прошептал Петя. – Его же там сторожаттюремщики и часовые?

– Неважно. У него как раз в десять и с половиной прогулка.Выводят погулять на тюремный двор. Ему только надо перебежать через огороды, ана малофонтанской дороге его уже Терентий дожидается с извозчиком. И – ходупрямо к шаланде. Чуешь?

– Чую. А как же он перелезет через тюремную стену? Она жевысокая. Во какая! До второго этажа. Пока он будет лезть, они его застрелят извинтовки.

Гаврик сморщился, как от оскомины:

– Та не! Ты слухай здесь. Зачем ему лезть через стенку?Стенку Терентий подорвет.

– Как это – подорвет?

– Чудак! Говорю – подорвет. Сделает в ней пролом. Ночью поднее один человек с комитета – товарищ Синичкин – подложил танамид, а сегодня вдесять и с половиной утра, аккурат как начнется у нашего матроса прогулка,Терентий с той стороны подпалит фитиль и – ходу к извозчику. И будем ждать.Танамид ка-ак бабахнет…

Петя строго посмотрел на Гаврика:

– Что бабахнет?

– Танамид.

– Как?

– Танамид, – не совсем уверенно повторил Гаврик, – которыйвзрывает. А что?

– Не танамид, а динамит! – наставительно сказал Петя.

– Нехай динамит. Неважно, лишь бы стенку проломало.

Петя сейчас только вдруг понял как следует значениеГавриковых слов. Он почувствовал, что его спина покрывается «гусиной кожей».

Темными большими глазами он посмотрел на труха:

– Дай честное благородное слово, что правда.

– Честное благородное.

– Перекрестись.

– Святой истинный крест на церкву.

Гаврик истово и быстро перекрестился на монастырские куполаБольшого Фонтана. Но Петя верил ему и без этого. Креститься заставил больше дляпорядка. Петя всей своей душой чувствовал, что это правда.

Гаврик опустил парус. Шаланда стукнулась о маленькие лодочныемостки. Берег был пуст и дик.

– У тебя платочка нема? – спросил Гаврик Петю

– Есть.

– Покажь!

Петя достал из кармана носовой платок, при виде котороготетя, наверное, упала бы в обморок.

Но Гаврик остался вполне доволен. Он серьезно и важно кивнулголовой:

– Годится. Сховай.

Затем он посмотрел на часы. Было «десять и еще самыетрошки».

– Я останусь в шаланде, – сказал Гаврик, – а ты и Мотькабежите наверх и стойте в переулочке. Будете их встречать. Как только ониподъедут, замахайте платочком, чтоб я подымал парус. Соображаешь, Петька?

– Соображаю… А если их часовой подстрелит?

– Промахнется, – с уверенностью сказал Гаврик и суровоусмехнулся. – Часовой как раз с Дофиновки, знакомый. Бежи, Петька. Как толькоих заметишь, так сразу начинай махать. Сможешь?

– Спрашиваешь!

Петя и Мотя вылезли из шаланды и побежали наверх.

Здесь, как и на всем побережье от Люстдорфа до Ланжерона,детям была знакома каждая дорожка. Продираясь сквозь цветущие кусты одичавшейсирени, мальчик и девочка взобрались на высокий обрыв и остановились впереулочке между двумя дачами.

Отсюда было видно и шоссе и море.

Далеко внизу маленькая шаланда покачивалась возле совсеммаленьких мостков. А самого Гаврика было еле видно.