в убийстве, – провозгласил Оттон, поднимая руку ввысь, почти как римский император былых времен. Толпа окончательно смолкла, когда правитель воззрился на нас. – Ты, Лике, жена Гергу Акило, заявляешь, что это никчемное создание, что стоит на коленях рядом с тобой, виновен в смерти нашей птицы певчей Гермионы. Он же, с другой стороны, утверждает, что ты расшатала камни над тем местом, где обычно сидела Гермиона, играя на кифаре, в надежде, что камни упадут и убьют ее. Так оно и случилось.

– Он лжет! – завопила Лике. – Я никогда бы не совершила подобной жестокости! Я честная и верная жена, Бог тому свидетель! Этот мужчина не раз пытался соблазнить меня, но я всегда давала ему отпор из преданности моему любимому Гергу. Осерчав, теперь он тщится оболгать меня, вот и все.

– А ты? – спросил Оттон, с прежней бесстрастностью переводя взгляд на меня. – Что ты ответишь на подобное заявление?

– Сознаюсь в том, что Лике и я предавались тем утехам, что дозволены только мужу и жене, – прохрипел я, голос мой застревал в горле, поскольку я давно им не пользовался. – Но камней я не расшатывал. Да, она умоляла меня сделать это, но я отказался. Значит, либо она сама управилась с камнями, либо нашла другого помощника.

Конечно, я соврал. Лике уговорила меня на этот безумный поступок в обмен на мою свободу, и я даже принялся за дело, но потом передумал и укрепил камни. Но камням не хватило времени, чтобы осесть поглубже в земле, и когда сверкнула молния и прогремел гром, камни дрогнули и покатились вниз, убив Гермиону, что Гергу и видел своими глазами, сидя во дворе своего особняка.

Много вопросов нам было задано, и всякий раз Лике и я противоречили друг другу, пока наконец не стало окончательно ясно, что никто из нас не признает свою вину.

– Обстоятельства таковы, что определить, кто из них говорит правду, а кто лжет, невозможно, – объявил Оттон в заключение. – Поэтому решать я предоставлю Богу.

Толпа взвыла восторженно – именно на такой вердикт они надеялись с самого начала. На зрелище длительное и непременно ужасное. И только мы с Лике потрясенно вертели головами, ибо такой концовки мы боялись более всего. Повешение нам бы не понравилось, и против отсечения наших голов мы бы тоже возражали, но это? Наихудшее из всех возможных наказаний, вот что это было.

– Мы прибегнем к испытанию судом Божьим, – возвестил правитель Афин. – И да вразумит нас Господь, дав понять, кто здесь виновен, а кто беспорочен!

За всю историю нашего великого города из испытания судом Божьим еще никто не выбрался живым. Хотя и принято было притворяться, будто результат испытания зависит от божественного провидения, на самом деле приговор был всегда одним и тем же, и, понимая, что я провалюсь на этом экзамене и расстанусь с жизнью, я постарался, насколько хватило сил, смириться с действительностью, утешая себя надеждой, что в следующей жизни я смогу увидеться с теми, кого я так любил. Я спросил об этом Йоргена в ожидании, когда принесут пыточные инструменты, упорно не желая смотреть в ту сторону, откуда приволокут эти жуткие орудия, что способны посеять страх и ужас даже в самых неподатливых душах. Лике взвизгнула и заметалась, когда во двор вкатили огромный бак и запах кипящего свинца начал отравлять воздух.

– Даже не знаю, что тебе сказать, брат, – уныло ответил Йорген, и, к моему потрясению, на его глаза навернулись слезы. – Тысяча женщин дожидается меня в следующей жизни, а я понятия не имею, как я стану выбирать между ними.

И тут же взметнувшаяся ладонь с размаху влепила ему пощечину.

– Прошу прощения, – сказал Йорген, оборачиваясь к Улиссе.

– Дожидаться будешь ты, Йорген, меня! – выпалила она. – Я тебя переживу, а ты ни с кем не сблизишься в следующей жизни, пока я не присоединюсь к тебе.

– Разумеется, – сказал он. – Да я и сроду ни в кого особо не влюблялся. Конечно, теперь… теперь все по-другому.

Улисса наклонилась, чтобы поцеловать меня, и я подумал, не попросить ли ее обнять меня еще раз, но в этот самый момент от запахов, исходивших от нее, я едва не упал в обморок. И все же я был растроган тем, как Улисса, казалось, была удручена надвигавшейся на меня пыткой. Она не созналась в том, что именно от нее Гергу Акило узнал о проклятых камнях, с которыми я возился утром в тот роковой день. Тогда она видела меня, и думаю, она же меня и выдала. Как бы то ни было, я не винил ее. Улисса обожала Гермиону, а за свои поступки в ответе только я.

На помосте протрубили в огромный рог, и под восторженный рев разгоряченной толпы Лике опять пронзительно завизжала, а у меня от страха сдавило желудок. Я никогда не считал себя особо храбрым либо слишком трусливым, но справиться с мыслью о том, что меня ждет, оказалось мне почти не под силу. Знай я слово, которое могло бы мигом положить конец моей жизни, я бы с радостью произнес его.

– Удачи тебе, брат. – Толстяк Йорген взял меня в охапку и крепко прижал к себе. – Передай отцу, я всегда страшно жалел о том, что меня так долго не было в его жизни.

Обнять моего брата и поблагодарить я не успел, солдат потащил меня к помосту и велел встать рядом с Лике, ее заметно трясло. Взглянув на нее, я попытался сказать что-нибудь на прощанье, но она резко отмахнулась от меня, и я решил, что она тоже хочет смириться с тем, что ее ждет, но в полном молчании. Из уважения к ее чувствам я прикусил язык и отвернулся.

Почти сразу же Оттон де ла Рош шагнул вперед и опять поднял руку, толпа послушно затихла. На углу помоста стоял палач с топором и колодой, готовый оборвать жизнь любого, кого Бог сочтет виновным.

– Эти два окаянных существа обвиняются в том, что они отняли жизнь у невинной девушки, – объявил Оттон. – Оба настаивают на своей невиновности, а значит, да предрешит Господь их судьбу. Смотрите!

Он указал на огромный бак, водруженный в центре помоста и украшенный символами огня, земли, ветра и воды. Бак, доверху полный свинца, разогрели огнем, что горел под днищем, свинец вернулся в жидкое состояние и теперь яростно бурлил, этакое оглушительное бульканье тьмы, жаждавшей поглотить нас всех. Оттон опять шагнул вперед, разжал ладонь и показал камень, который он держал над серединой бака. Я прищурился – на камне, казалось, было вырезано лицо,