— Что касается, — начал он, — подлой и двуличной крысы, которой, Господь свидетель, я не являюсь, могу заверить тебя, дорогая Мэри, ты напрасно так убиваешься. Я согласился сделать эскизы костюмов для Пинки просто по дружбе, имени моего на афише не будет, и еще должен заметить…

Но ему не разрешили продолжить.

— Дело вовсе не в том, — заявила мисс Беллами, — что сделали вы оба. Дело в том, каким отвратительным образом. Если бы пришли ко мне с самого начала и сказали бы… — Затем последовал приблизительный перечень того, что они должны были бы сказать, и преисполненный благородства отклик мисс Беллами на эти их высказывания. Секунду-другую казалось, что этот скандал плавно перейдет в бессмысленный и продолжительный спор. Так бы, наверное, и случилось, если б Пинки вдруг не заметила резко:

— Послушай, Мэри! А не пора ли тебе призадуматься о своем собственном поведении? Тебе прекрасно известно, что все, что ты для нас сделала, оплатилось тебе сторицей. Знаю, ты приложила немало усилий, чтобы руководство театра внесло меня в основной список труппы, и я благодарна тебе за это. Но я также прекрасно понимаю, что тебе было очень выгодно иметь меня под боком. Ведь я являюсь для тебя отличным фоном. Я знаю все твои хитрости. Знаю, как ты любишь, чтобы тебе подсказывали реплики. И когда у тебя возникали паузы, а в последнее время это случалось все чаще, я могла заполнить их, как нечего делать. Я преуспела в искусстве держаться на заднем плане, подчищать все твои промахи и снова проваливаться в небытие. Именно я выставляла тебя в выгодном свете, поэтому ты и считала меня «чертовски незаменимой».

— О боже! Боже ты мой! Ну почему я должна это слушать?

— Что до Берти…

— Не надо, Пинки, — поспешил вставить он.

— Нет, надо! Это правда, что ты помогла Берти начать успешную карьеру, но разве он не отплатил тебе за это сторицей? Эти твои декоры! Твои костюмы! Ну, сознайся, Мэри, без скрытых вытачек и швов мистера Сарацина ты была бы престарелой гранд дамой на параде театральных звезд.

Берти визгливо и истерически расхохотался и тут же испуганно умолк.

— Правда в том, Мэри, — продолжила Пинки, — что ты всегда слишком многого хотела. С одной стороны хотела управлять каждым и использовать каждого в своих интересах, с другой жаждала, чтобы все мы вались у тебя в ногах и не переставали твердить, какая ты благородная, щедрая и расчудесная. Ты самый настоящий каннибал, Мэри, и настало время хоть кому-то набраться храбрости и сказать тебе об этом в лицо.

После этой ее неожиданной речи воцарилось гробовое молчание.

Мисс Беллами подошла к двери и обернулась. Это ее движение тоже было всем хорошо знакомо.

— После всего этого, — медленно и с каменным лицом, понизив голос до мучительной монотонности, произнесла она, — мне остается только одно, хоть и страшно не хочется этого делать. Но я вынуждена. Я должна повидаться с руководством театра. Завтра же.

Она отворила дверь. В холле в нерешительности топтались Чарльз, Уорендер и Ричард. Затем Мэри вышла и захлопнула за собой дверь.

После ее ухода в комнате стало страшно тихо.

— Берти, — проговорила наконец Пинки, — мне страшно жаль, если я испортила тебе жизнь. Просто хватила с утра лишку. Никогда, никогда себе не прощу!

— Ничего страшного, дорогая.

— Ты так добр, Берти. Скажи, как думаешь, она… думаешь, она сможет?..

— Попробует, дорогая. Непременно попытается.

— Она может отобрать у меня все! Но обещаю тебе, я буду бороться. Нет, честно, Берти, она меня просто пугает. У нее было лицо… ну, как у убийцы.

— Просто жуткое, верно?

Пинки рассеянно смотрела на большой флакон духов под названием «Врасплох». На него упал луч солнечного света, и он засиял и заискрился золотистыми отблесками.

— Что теперь будешь делать? — спросила она.

Берти подобрал горстку тубероз с пола.

— Покончить с этим и чертовыми цветочками, дорогая, — ответил он. — Покончить с чертовыми цветочками.

II

Выбежав в холл, мисс Беллами точно ветер пронеслась мимо Ричарда, Уорендера и мужа и быстро поднялась наверх в свою спальню. Там она столкнулась с Флоренс, которая спросила:

— Что это с тобой, а?

— Заткнись! — рявкнула Мэри Беллами и грохнула дверью.

— Как вижу, ничего хорошего. Успокойся, дорогая. Скажи толком, что произошло?

— Чертово предательство, вот что! Замолчи. Не хочу говорить об этом. О боже, ну и друзья у меня, это надо же! Господи, и это называются друзья!

Мэри расхаживала по комнате, издавая возмущенные и отчаянные возгласы. Потом рухнула на кровать и замолотила кулачками по подушке.

— Ты же понимаешь, — заметила Флоренс, — что это конец всему, вечеринке и прочему…

Мисс Беллами разразилась слезами.

— У меня, — прорыдала она, — нет ни одного друга! Ни единого на всем белом свете! За исключением Рики.

Губы у Флоренс досадливо скривились.

— Кроме него! — пробормотала она себе под нос.

Мисс Беллами продолжала лить слезы. Флоренс пошла в ванную и вернулась с флаконом нюхательной соли.

— Вот, — предложила она. — Попробуй. Может, полегчает, дорогая.

— Не надо мне этого дерьма! Лучше дай мою таблетку.

— Нет, только не сейчас.

— Сейчас же!

— Ты же прекрасно знаешь, что сказал доктор. Только на ночь.

— Плевать я хотела, что он там сказал. Принеси таблетку.

Она обернулась и взглянула на Флоренс.

— Слышала, что я говорю?

— У нас ни одной не осталось. Как раз хотела послать в аптеку.

Мисс Беллами прошипела сквозь зубы:

— Ну, хватит с меня! Думаешь, все тут танцуют под твою дудку, так, что ли? Думаешь, ты незаменима? Совершаешь большую ошибку. Ты вовсе не незаменима, и чем скорее поймешь это, тем лучше для тебя. А теперь выметайся!

— Ты же не всерьез…

— Пошла вон отсюда!

Секунд, наверное, десять Флоренс стояла неподвижно, затем вышла из комнаты.

Мисс Беллами осталась в спальне одна. Поскольку зрителей не осталось, бушевать не было смысла, и гнев постепенно прошел. Она подошла к туалетному столику, принялась разглядывать в зеркале лицо, затем щедро попрыскалась духами — целых три раза. Нажала в четвертый раз — ничего не вышло. Флакон был пуст. Мэри застонала от отчаяния, затем снова уставилась на свое отражение в зеркале и впервые за время этой продолжительной вспышки гнева попробовала рассуждать спокойно и здраво.

В половине первого она спустились вниз и решила навестить Октавиуса Брауни и Аннелиду Ли.

У нее было сразу несколько причин нанести этот визит. Во-первых, гнев иссяк, но разгулявшийся темперамент требовал хоть какого-то продолжения, и усидеть на месте она была просто не в состоянии. И уж меньше всего на свете хотелось оставаться дома. Во-вторых, ей очень хотелось доказать самой себе, как подло поступили с ней Пинки и Берти; и что может быть лучше, чем в пику им проявить теперь неслыханное благородство по отношению к Ричарду и его просьбе? И в-третьих, Мэри желала удовлетворить свое любопытство и хотя бы одним глазком взглянуть на эту Аннелиду Ли.