усилий. И я здесь, потому что мне это нужно. Но главное — тебе это нужно. Ведь нас всегда окружают только те люди, в чьём присутствии мы действительно нуждаемся, даже если не подозреваем об этом.

— Прости меня, — пробормотал я и, уже не сдерживаясь, тоже заплакал. — Я не хотел… Я не мог. Я устал.

— Я подарила тебе твоё имя. «Марк». Знаешь, как оно переводится? «Молот». Знала, что ты станешь сильным и крепким, разбивающим любые преграды на своём пути. Молот не может стоять без дела — он создан, чтобы разрушать. Что ты и делал, как умел, не получая родительских советов. Я не смогла стать тебе той матерью, которую ты заслуживаешь. Не смогла защитить в тот момент, когда ты в этом нуждался. — Она поправила мне волосы, зачесала их, а затем погладила по лицу. — И уже не смогу этого исправить. Но я очень хочу попробовать стать тебе другом. Который поможет и поддержит, что бы не случилось. Ты дашь мне хоть один шанс? Позволишь помочь?

Заметив мою растерянность, мама отвернулась и, чуть помедлив, показала зажатый в руке предмет. Я замер, не веря своим глазам, и не решаясь дотронуться до него. Первый раз в жизни мне удалось почувствовать абсолютное спокойствие. Первый раз в жизни я был счастлив.

Ветер подхватил с грязного мокрого асфальта газетный листок. Закружил его в танце, растрепал, а после беспощадно бросил на стекло трамвайной остановки. На ней никого не было, не считая лежавшей на сидении детской игрушки в виде робота-трансформера.

Ярмарка сердец

Шагая промеж аляпистых, украшенных тканями и рукописными вывесками палаток, утыканных на улице так плотно, что они казались частями огромного лабиринта, высокая темноволосая женщина с надеждой заглядывала в каждую. И чем дальше она продвигалась, тем тусклее становился её взгляд. Нужной палатки — той самой, с закреплёнными по бокам и покачивающимися от ветра колокольчиками, — не было.

Как не было и знакомой фигуры, укутанной в ярко-синюю шаль с мелким узором. Именно её Тамара и искала — нойду по имени Энсой, всегда приезжающую на городскую ярмарку в честь Дня города, под самый конец октября.

Мимо Тамары, размахивая флажками с гербом города, пробежали дети. Позади них, прихрамывая, торопилась девочка с припухшим и заплаканным, но озарённым улыбкой лицом. Тамара невольно задержала взгляд на руках девочки. Флажка в них не оказалось, зато из крепко сжатого кулачка тянулась бечёвка, к которой были привязаны…

Женщина застыла, не веря глазам. Тихонько кружась с ветром в танце, по воздуху плыли тоненькие стебельки, увенчанные крупными плоскими бутонами ромашек, — любимых цветов Энсой. И это означало, что шаманка не изменила своему распорядку.

* * *

В последнюю встречу с нойдой, — четвёртую по счёту, — произошедшую ровно год назад, они повздорили. Тамара, не жалеющая ни времени, ни денег, потребовала усилить результат от колдовства, но шаманка — веснушчатая девчонка лет двадцати трёх, с заплетёнными в многочисленные косы рыжими волосами, — наотрез отказалась снова ворожить. Ещё и укорила Тамару, что та чересчур полагается на чудеса, не желая решать проблему собственными силами.

Этой фразы хватило, чтобы Тамара вспылила. С размаху опрокинув стол, женщина принялась топать потемневшие от старости карты, пнула жалобно звякнувший чайничек с зельем, с готовностью разлившимся густой лужей по устланному сеном полу палатки, и, выкрикивая проклятия, чуть не вцепилась девчонке в косы.

Но подоспевшая охрана, вызванная невольными свидетелями скандала, утихомирила Тамару, и вывела за территорию ярмарки, пообещав в следующий раз переломать руки-ноги.

Уже дома, выпив залпом две стопки водки и приняв душ, Тамара успокоилась. Затем застыдилась своего поведения. А в конце и вовсе перепугалась, что шаманка в отместку нашлёт чего недоброго. Или и того хуже — возьмёт, и воротит вспять всё колдовство. И тогда сносящая на своём пути все нейронные нити лавина разом накроет, доводя до сумасшествия и желания голыми руками вырвать из груди сердце.

Когда же на время упокоенная душевная боль вернулась даже быстрее, чем в прошлые разы, а бессонница стала терзать каждую ночь, Тамара подняла на уши всех знакомых, пытаясь отыскать девчонку.

Но зная лишь имя и спутанное описание внешности — то волосы до плеч, то чуть ли не подметают пол, а глаза или светло-голубые, или карие, или похожие на блестящие изумруды, — выполнить просьбу никто не смог. Даже бывший одноклассник Тамары, служащий в МВД и имеющий доступ к городским камерам, — и тот лишь развёл руками.

Тамара обратилась к одному из организаторов ярмарки — руководителю местного дома культуры. Тот, получив в благодарность за содействие немалую сумму, эквивалентную стоимости подержанных Жигулей, предоставил полный перечень участников, который Тамара принялась изучать прямо на месте, прислонившись спиной к облупленной стене.

Женщина трижды пролистала список, медленно водя пальцем по каждому имени и наименованию ремесла. Гончары, фокусники, фермеры, ткачи, кузнецы, — рядом с каждой должностью крепилась копия паспорта.

— Для безопасности, и чтоб не сбежали, не уплатив аренду, — пояснил стоящий рядом художественный руководитель, и нервно сглотнул, с опаской косясь на дверь кабинета. Делиться откупными с коллегами он не планировал, и теперь переживал, что кто-то мог подглядеть, чем занимается гостья.

— И что, ни разу никого не упустили? — тихо поинтересовалась Тамара.

Худрук, мысленно уже купивший на полученные деньги внучке долгожданный батут, не смог распознать в голосе угрозу. Поэтому простодушно признался:

— Было как-то. Пару, может, тройку желающих так пустили, без оформления, в самый пик. Сами понимаете, какая суматоха бывает во время празднования Дня города. Там бы уследить, чтоб не спалили ничего, и не спиз… — он оборвал себя на полуслове и смущённо кашлянул. — Простите. Не украли, что лежит криво. Людей много, у охраны по два глаза всего. И не все сотрудники на руку чисты. Потому лишний человек, у края расположившийся и тут же место своё наличкой оплативший, мог и незамеченным остаться для охраны — ей глаза купюрами залепило. Чего я вам рассказываю, сами ж знаете, как бывает.

— Это уж точно, — с кривой усмешкой откликнулась Тамара, бросив на стол список, и окинула руководителя презрительным взглядом. — И не только охране деньги зрение портят.

Намёк ни на шутку оскорбил руководителя. Лицо у него мгновенно покрылось похожими на спелые вишни пятнами, будто невидимый шутник раздавил на каждой щеке по паре ягод.

Не слушая доносившуюся из-за спины брань, Тамара, громко цокая каблуками по затёртому паркету, вышла из кабинета, хлопнув напоследок дверью так, что висевшая на ней табличка с инициалами руководителя повисла на