Нойды в списке не оказалось. И никого, хоть отдалённо похожего на неё, тоже.

В отчаянии Тамара попыталась обратиться к другим чудотворцам. Но ни экстрасенсы, ни гадалки, ни сельские ведуньи, которых посоветовали те или иные знакомые, помочь не смогли. Мало того — они не только не видели проблемы, но и советовали держаться подальше от нойды, когда Тамара просила хотя бы найти её.

А сердце болело с каждым днём всё сильнее.

* * *

Дойдя до конца ряда, Тамара растерянно замерла и огляделась. От многочасового брожения по брусчатке гудели стопы. Девчонки нигде не было.

— Извините, — обратилась Тамара к заметно скучавшей пожилой женщине, лениво переставляющей банки с плавающими в мутной воде солениями выгодной стороной к покупателю. — Вы тут давно сидите?

— С утра самого, — откликнулась старуха, пытаясь незаметно отодвинуть ёмкость с заплесневевшими опятами. — А чего?

— Не видели ли девушку, такую худенькую, с рыжими волосами? В длинном платье и с шалью на плечах, — проигнорировав вопрос, уточнила Тамара.

— Энку, что ли? Ну, ведьму?

— Её! — чуть не закричала Тамара, усилием воли заставляя себя сдержаться.

— Да вон же лавка, аккурат за целителем, — старуха лениво мотнула головой в сторону, но подметив, с каким вожделением Тамара развернулась, заметно оживилась. Глаза у неё вспыхнули от любопытства. — А чего хочешь от неё? Мужика увели, да? — она заговорщицки подмигнула. — Или сама увести кого хочешь?

— Спасибо, — через плечо бросила Тамара, и быстрым шагом направилась к надёжно укрытой за роскошным шатром палатке.

— Ну хоть грибочков купи, последнее лукошко осталось! — крикнула ей вслед старуха. Не получив ответа, она мгновенно растеряла добродушный вид. — Иди, иди, зови дьявола. Он всех заманит. Ко всем явится.

Тамара замялась, вплотную приблизившись к палатке. Оправдавшаяся надежда пугала сильнее ожидания. О чём просить шаманку, чем задабривать, что предлагать… Все эти вопросы ни раз мелькали в голове, доводя до мигрени. И ни на один Тамара не смогла ответить, малодушно полагаясь на счастливое стечение событий.

Но отступать было поздно.

— Энсой, — тихо позвала Тамара, отодвигая рукой закреплённое на дугах полотно грубого покроя, и вошла внутрь.

В палатке витал аромат жжёных трав, корицы и ладана. От обилия запахов пол кружился перед глазами, а глаза щипало. Чем ближе подходила женщина к столу, почти целиком спрятанному под птичьим пухом, тем ярче чувствовала и иной запах, неуловимо знакомый, с тошнотворными нотками.

«Кровью здесь пахнет, — осознала Тамара, прикрыв нос рукавом пальто. — Я уже и забыла, что она гадает на внутренностях животных».

В углу располагалась клетка, в которой лениво жевал веточки крупный заяц, и Тамара вздрогнула. Она узнала его, и почувствовала себя ещё хуже.

Заяц словно заметил смятение женщины и, перестав жевать, внимательно посмотрел на неё. Разумно. По-человечески.

Нойду Тамара увидела не сразу. Энсой стояла у противоположенной стены. Запрокинув голову, она что-то тихо пела, размеренно стуча пальцами по обтянутому шкурой тамбурину. Вокруг неё воздух рябил, разливался жаркими волнами. Казалось, если до него дотронуться, можно увязнуть, как в желе.

— Здравствуй, Тома, — внезапно сказала Энсой, прервав своё пение, и посмотрела на вошедшую. — Хотела я спрятаться от тебя, укрылась от взора. Следы путала. Но твоя жажда сильнее.

— Не могу я иначе! Знаешь, как жжёт? — Тамара поднесла руку к груди. — Царапаю ночами так, что кожа бугрится уже!

— Садись. — Энсой кивнула на пол, и тут же присела сама, поджав под себя ноги.

Тамара послушалась. Распахнув полы пальто, она неловко опустилась на притоптанное сено и замерла.

Энсой выудила из-под шали тугой мешочек. Высыпав на ладонь щепотку угольков, она растёрла их между пальцев и потянулась к Тамаре. Та расстегнула рубашку, оголив левую часть груди, и с готовностью подалась вперёд.

Шаманка начертила на коже несколько знаков. Тело отозвалось на колдовство колющей болью, будто вместо пальцев его касались раскалённые иглы. Тамара сцепила зубы, чтобы не закричать.

— Ты приходишь ко мне четвёртое колесо подряд. Стонешь, плачешь, молишь о помощи. Я снова и снова утоляю твою боль, присыпаю пеплом и золой, баюкаю травами. Но ты расковыриваешь раны. Отравляешь кровь. Затуманиваешь разум.

— Не я это, не я! — Тамара сжала руки в кулаки. — Он меня столько лет мучает! И днём вижу его в толпе, и ночью, как только глаза закрою. То силуэт промелькнёт, то имя его кто внезапно вслух скажет. А то и вовсе кажется мне, что рядом стоит, за спиной. Оглянусь — и увижу наконец. Но его нет. Как и моего спокойствия.

— Потому, что в голове только он, — поджала губы Энсой. — Сама знаешь. Ты придумала его, сшила из образов. Наделила чувствами.

Тамара закусила губу, сдерживая слёзы.

— Да знаю я, что глупость, — в фантазию влюбляться. Знаю, что не существует. Но сердце-то болит по-настоящему! Кусок в горло не лезет, ищу его и ищу. А вдруг действительно есть где? Вдруг мелькнул перед глазами, потому и запомнила? Энсой, миленькая, я клянусь — он как появляется во сне, то кажется таким настоящим! Брови хмурит, улыбается уголком губ, щурится, когда волосы попадают на глаза. И как говорит, как шутит, смеётся — не выдумать мне такое!

— Нет его, Тома! — отрезала шаманка. — Мы с тобой всё перепробовали: и дух вызвать, и из глины самим вылепить. Даже янис, и тот в себя не принял, — Энсой покосилась на клетку, но тут же отвела взгляд. — И отвар мой не помог, зря разлила его только. Нельзя из воздуха человека воссоздать. Тебе жить нужно. Самой. И живых любить, а не душу маять.

Тамара глубоко вздохнула, глотая застрявший в горле комок. Потом медленно выдохнула, собираясь с силами. И решилась.

— Лиши меня чувств. Раз не суждено быть с ним, а с другими я и сама не хочу. Пусть хотя бы сердце не болит.

Энсой отпрянула.

— Тебе отчаянье затуманило разум. Не ведаешь, что говоришь! Ни жалости, ни сострадания, ни доброты, — ничего в тебе не останется! Пустошь, холодными ветрами обдуваемая.

— Ну и пусть! Зато я жить начну. Нормально.

— Без чувств ты ходячим мертвецом станешь. Мне такое неподвластно. И духам тоже.

Тамара заплакала.

— Тогда забери сердце вовсе. Не могу больше.

— Добровольно отдаёшь? — Нойда встряхнулась, будто попала под дождь, и поправила сползшую с плеч шаль.

— Отдаю.

Внезапно потянувшись к груди Тамары, туда, где сияли начерченные символы, Энсой, с силой протолкнув сквозь них руку, вытащила пульсирующий кусок плоти.

— Это? Это ты мне предлагаешь забрать?

Тамара, раскрыв рот в немом крике, не сводила глаз с покоящегося на ладони комка.

— Смотри. Смотри, не отворачиваясь. Принимай то, что своими руками натворила, глупая! Просила же, предупреждала!