ступая, она шла по дорожке, усыпанной свежим слоем песка. Из страшненькой девчонки выросла белая лебёдушка, прекрасная и недостижимая.

Василий Константинович пошёл рядом, приноравливаясь к её неспешным шагам. Он снова чувствовал себя парнем, который робеет и не может завязать разговор с девушкой, стесняется и не знает, куда деть руки.

— Ты стала настоящей красавицей.

— Правда? — Она произнесла это так равнодушно, словно слышала комплименты каждый день. — А вот ты почти не изменился. Я тебя сразу узнала.

— Пополнел, полысел, — подсказал Василий Константинович.

— Внешность — пустое, — успокоила его Аня, и он сразу же ей поверил. — У тебя прежний взгляд и прежний голос. — Она остановилась у разбитого надгробия, пронзённого проросшим деревом. — Ты здесь навещал кого-то близкого?

— Я шёл к тебе. То есть к той, другой Ане. Если бы я знал! Если бы знал!..

Он сердито нахохлился. Треснуться бы сейчас лбом об камень, чтоб искры из глаз. Может, боль перешибёт чувство горячей пустоты внутри сердца.

— А я сюда часто хожу. — Аня подождала, когда он с ней поравняется, и взяла под руку. — В первый раз прибежала ещё девчонкой, — она усмехнулась, — просила, чтоб Ксения помогла тебя забыть. Записочки писала, плакала.

— Подействовало?

Она помотала головой:

— Нет. Забыть не смогла, но научиться жить без тебя — получилось. Я ведь тебя очень сильно любила. Бегала к тебе в институт, пряталась в уголок и смотрела, как ты идёшь с лекций.

А потом за тобой стала заходить кудрявая симпатичная девушка.

— Надя, — произнёс он хрипло. — Это была Надя, моя жена.

— Ты с ней счастлив?

— Нет. Я не смог дать ей ни любви, ни ласки. Мы уже много лет живём как чужие. Но у нас есть сын Гриша. И сегодня я в первый раз понял, что могу им гордиться. — Он перевёл разговор на другое: — А ты, у тебя есть семья?

— Есть. У меня четверо детей и замечательный муж. И знаешь, я познакомилась с ним косвенно благодаря тебе. По большому счёту я очень благодарна, что ты меня бросил.

Василия Константиновича кольнула ревность. Он взглянул на Аню с немым вопросом и увидел, что та смеётся.

— Правда-правда. Сейчас забавно вспомнить, но тогда, — она вздохнула, — я стояла по колено в сугробе, обнимала тополь и рыдала в голос. В тот день я впервые увидела рядом с тобой твою новую девушку и вообразила, что жизнь закончилась. Помню, было так холодно, что слёзы примерзали к щекам. Шапку я где-то потеряла. Руки и ноги превратились в ледышки, тем более что наша семья жила бедненько и сапоги у меня были совсем тонкие, осенние.

У Василия Константиновича вырвался стон:

— Но, Аня, я же не знал! Я не знал!

Она остановила его взмахом руки:

— Слушай дальше. Как долго я проревела, сказать трудно, но через некоторое время осознала, что не одна. Рядом со мной явственно слышался ещё один плач. Совсем тоненький, будто детский. Я оглянулась — никого. Но плач не прекращался, а наоборот, нарастал. Вытерев слёзы, я обошла вокруг дерева. Начинался снегопад, и позёмка юлила, заметая дорожки. Мне бы в тепло да выпить горячего чаю, но плач звал, тянул за собой, и я двинулась на его звук. На улице совсем стемнело. Я пересекала какие-то дворы, где стояли расселённые дома со страшными, разбитыми окнами. Заглядывала в подвалы, в подъезды без дверей. Мне было холодно и страшно. Руины зданий напоминали жуткую фантасмагорию из кошмарных снов.

Около развалин магазина стояли несколько парней и пили водку из пластиковых стаканчиков. Один из них, заметив меня, радостно закричал:

— Эй, мужики, смотрите, нам Дед Мороз Снегурочку послал!

Я шарахнулась в сторону. В спину мне летели хохот и брань. Отбежав на приличное расстояние, я перевела дух и прислушалась, где плач. Он трансформировался в нечто похожее на свист или неясное гудение игрушечной дудочки на высокой ноте, а потом взмыл вверх и исчез.

Единственным светом среди непроглядной тьмы была луна и серые облака, летящие по чёрному небу. Я не понимала, где оказалась и как отсюда выйти. Я бы никогда не решилась снова пройти мимо пьяной компании, скорее согласилась бы замёрзнуть насмерть.

Я совсем ошалела от страха и холода, когда позади меня раздался шорох и мне под ноги скользнул луч фонарика.

— Вы что-то здесь ищете? — спросил меня весёлый голос.

— Я, кажется, заблудилась.

— Эй, да вы замёрзли! Ну-ка пойдёмте со мной. Я провожу вас до остановки и посажу на автобус.

Позже, когда мы уже поженились, муж признался, что тоже пошёл в расселённый квартал, потому что его звал то ли плач, то ли свист. Наверное, это выла метель или скулила бродячая собака. Хотя собаку я бы заметила. Но так или иначе, эта цепь событий привела меня от горя к счастью.

— И кто он, твой муж? — тихо спросил Василий Константинович.

— Человек. — Аня остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. — Замечательный человек, и это самое главное.

* * *

Рита подумала, что тишина в соседском доме стала зловещей. Обычно подступающие сумерки красиво подсвечивали резьбу на карнизах и точёные балки балкончика на втором этаже, играя лучами на глянце разноцветных стёклышек в прорези над входной дверью. Вечерами Надежда Максимовна выходила на балкон с чашкой чая и медленно прихлёбывала его, любуясь буйством красок альпийской горки посреди двора. Но сегодня дом стоял застёгнутый на все пуговицы и пугающе молчал.

Мила отодвинула занавеску, тоскливо исследовала взглядом пустой двор с воткнутой в клумбу лопатой и воскликнула:

— Ой, что будет!

После того как Гриша ушёл объясняться с матерью, она не находила себе места. От ужаса Милины глаза замирали в одной точке и напоминали стеклянные шарики для мозаики. Тяжелыми шагами она ходила от окна к окну, прижимала руки к щекам и причитала:

— Ой что будет! Ой что будет!

— И что будет? — не выдержала Рита.

Она чистила картошку на ужин, а бегающая по дому Мила мешала сосредоточиться. Не переставая двигаться, Мила затрясла головой:

— Ужас будет, вот увидишь. Как Гришенька там один, без меня? Может, мать его сейчас колотит, а он совсем беззащитный. Это я во всём виновата. Не надо было мне с ним встречаться. Говорят же: руби дерево по себе.

Рита выразительно покрутила пальцем у виска:

— Прекрати выдумывать, да он и не один уже. Смотри.

Она указала, как к дому на полном ходу подъехала машина Василия Константиновича и, заложив вираж во двор, остановилась.

— Ой, теперь они его точно убьют! — взвизгнула Мила. Она закатила глаза вверх. — Я пойду туда. Я одна виновата, пусть