– Скажем так, деньги мы вернули. А те ребята… Вряд ли ты еще когда-нибудь с ними увидишься.

Он коротко усмехнулся, и его улыбка в который раз напомнила Рите оскал.

Борис, как и обещал, не давил на нее и вообще никак не вмешивался в ее частную жизнь. Если ей хотелось по-прежнему носиться ночами по Москве, разведывать удивительные события из мира полусвета, а днем кропать статейки в разные издания – он не желал становиться ей поперек дороги. Впрочем, как только финансовая необходимость перестала подталкивать ее к этому ремеслу, Рита почти сразу забросила свой непостоянный заработок. Кажется, впервые в жизни ей хотелось тишины и покоя. Не лететь никуда, не рваться, не спешить разузнать первой, обставить противников, рисковать, балдея от притока адреналина в кровь. Просто жить, как живут миллионы других людей.

Борис и на этот внезапно начавшийся период затишья в ее жизни отреагировал благосклонно. Он вообще, казалось, получал удовольствие от наблюдения за ней, словно стремился с каждым днем изучить ее все лучше.

– Почему ты захотел жениться на мне? – спросила она как-то.

Он пожал плечами и отшутился:

– Я уже дважды был женат. В первый раз – на уютной домохозяйке, нетребовательной и заботливой. Второй – на фотомодели, ослепительно красивой и такой же ослепительно безмозглой. Захотелось попробовать что-то новое.

Он поймал ее руку и прижался горячими губами к запястью, шепнув прямо в кожу:

– К тому же ты приносишь мне удачу.

Удача… Наверное, можно было сказать, что и Рита вытащила счастливый билет. Большой дом, полная свобода действий, интересный человек, испытывавший к ней если и не любовь, то, по крайней мере, искреннюю нежность и интерес. Борис с наслаждением тратил на нее деньги, возил в путешествия, дарил дорогие украшения, машины, шубы – все, что она только сможет пожелать. Рита не сомневалась, что, пожелай она издать, наконец, свои рассказы за свой счет и раскрутить себя как автора, Борис с удовольствием оплатил бы все расходы. Вот только… Только собственное творчество внезапно ей опротивело. Неудача с постановкой, казалось, окончательно подкосила ее, растоптала последние остатки веры в собственные силы, в талант, в то, что она делает, может быть кому-то нужно. Многочисленные тетради, распечатки, флешки с текстовыми файлами пылились в одном из ящиков письменного стола, который Рита за последние месяцы ни разу не открывала. Что ж, судьба не раз дала ей понять, что именно в этой области она ей не союзница, а Рита считала себя достаточно умной, чтобы не биться лбом в каменную стену. В конце концов, получив от жизни так много, неужели же она не смирится с тем, что издаваемой и читаемой писательницей ей никогда не стать. Ведь смирилась же она с тем, что Марат к ней никогда не вернется. Смирилась, кажется…

Лишь иногда накатывала тоска. Такая давящая и щемящая, что оставаться в этом проклятом, вылизанном до последнего сантиметра пола доме не оставалось никаких сил. В такие вечера она звонила Левке и, если тому удавалось ускользнуть от своего ревнивого модельера, пускалась вместе с ним в сумасшедший загул по самым модным злачным местам столицы. Играла в казино, танцевала, снова и снова пила дорогущее шампанское, носилась по ночной Москве, пока голова не начинала кружиться от мелькавших перед глазами огней рекламы и светящихся вывесок.

Наутро Борис подначивал ее, страдающую от похмелья, смеялся над ее хмурым выражением лица, приносил аспирин на тончайшей фарфоровой тарелочке. И никогда не выказывал недовольства ее образом жизни. Никогда.

Свадьба была назначена на конец августа. Рита, всю жизнь достаточно скептически относившаяся ко всему этому идиотскому черно-белому пафосу, хотела было обойтись без пышной церемонии и расписаться где-нибудь в районном загсе по-тихому. Но внезапно оказалось, что свадьба одного из влиятельнейших и богатейших людей Москвы – мероприятие чуть ли не государственной важности. И пришлось заниматься составлением списков приглашенных, многочасовыми примерками тончайшего серебристого узкого платья – выряжаться в кружевной торт она отказалась наотрез. Борис смеялся над ее возмущением, но мягко настаивал на том, чтобы именно в этот раз все было так, как требует он. Оказалось, что он умел быть жестким, не теряя при этом кошачьей вкрадчивой мягкости манер и голоса. И Рита сдалась. В конце концов, в такой малости, как собственная свадьба, она могла пойти на поводу у будущего мужа.

В дверь спальни снова постучали.

– Маргарита Александровна, – в голосе горничной слышалось почти отчаяние. – Привезли платье. Говорят, нужна последняя примерка, ведь завтра…

– Хорошо, я сейчас встану! – с раздражением крикнула Рита, оторвавшись от подушки.

Завтра. Уже завтра она станет женой Бориса Кратова, олигархиней – или как там ее статус теперь можно будет назвать? Черт возьми, и надо ж было им с Левкой вчера так набраться! Беликов с возмущением отказывался называть их прощальный загул девичником и гордо именовал его «последней холостяцкой вечеринкой». За ночь они превзошли самих себя, объехали, кажется, все злачные места, пили дорогущее, щипавшее в носу шампанское. Хохотали как умалишенные, распевали что-то на два голоса. А потом… Потом Рита, кажется, рыдала истерическими слезами Левке в плечо и клялась, что завтра же утром поговорит с Борисом и отменит все, расторгнет их сделку. Потому что она… Она просто не может, она так любит, так любит Марата… А он…

Господи, какая чушь!

Она с трудом поднялась с кровати, прижимая ко лбу холодную, покрытую липкой испариной ладонь. К горлу подкатила тошнота. Рита добралась до подоконника, распахнула окно и несколько раз глубоко и жадно вдохнула теплый летний воздух. Да что же с ней такое? Она всегда относительно легко переносила похмелье, почему же сейчас ей так омерзительно? Неужели стареет?

В брошенной у кровати, прямо на полу, сумке тренькнул мобильник. Рита, чертыхнувшись, отошла от окна и, не глядя, нашарила среди вороха вещей телефонный аппарат. Кто еще жаждет повидаться с ней этим кошмарным утром?

Номер отправителя эсэмэски на экране не высветился. Сообщение отправлено было с интернет-сайта. Что еще за анонимные поклонники?

Она открыла сообщение и, оцепенев на мгновение, уставилась на пересекавшую экран короткую строчку: «В Луанде море темно-серое, как мокрый асфальт».

По спине, вдоль позвоночника, побежали мурашки. Сердце забилось так, словно собиралось выскочить из горла. Марат… Опять он где-то, на краю земли. Жарится под беспощадным солнцем в своей жесткой униформе, стреляет, падает в пыль, прикрывает голову шлемом. И думает о ней, пишет ей эту садистскую ерунду о море… Ублюдок!

Господи, ведь он жив, он существует где-то, улыбается, щурится, прикусывает кончик большого пальца. А она…

К черту! Даже если он никогда больше не приедет, не позвонит, не позовет ее. Он просто есть где-то, а значит, она не может… Что она вообще делает в этом доме, в этой тошнотворно-фисташковой спальне, с этим человеком? Нужно все отменить, пока не поздно! Нужно…