к другу с одинаковой силой, и от осознания этого она чувствовала себя легкой, как перышко — только раскинуть руки и полететь. Но раскинуть руки она не могла, потому что не хотела отпускать того, кто шел рядом и крепко прижимал ее к себе.

Когда они наконец добрались до общежития, свет в нем горел только в коридоре — Мэйв и Дрюнел, должно быть, снова были на ночном дежурстве, а остальные соседи уже давно спали.

Грег дернул дверь на себя, с шутливым поклоном пропустив Элинор внутрь первой. Жаль, что для того, чтобы пройти в узкий дверной проем, пришлось разомкнуть объятия. Но Эль тут же вновь завладела его рукой, стоило ему тоже войти и прикрыть за собой дверь. Впереди ждал еще длинный коридор, а ее комната располагалась в самом его конце — так почему бы не продлить мгновение еще немного?

Правда, коридор кончился до обидного быстро. Субъективный миг — и они уже оказались у ее двери.

— Доставка завершена, — пошутил Грегори, останавливаясь у порога и теперь поворачиваясь к Эль лицом. Ее собственное, кажется, пылало так, будто в него плеснули кипятком. — Спокойной ночи, «ненежная леди».

В его голосе не было вопросительной интонации. Он потянулся к ней, чтобы поцеловать именно на прощание и уйти к себе. И, возможно, так бы и произошло, но ведь сегодня Элинор четко для себя решила, что не трусиха, не так ли?

Поэтому она не только подалась навстречу, но и обвила его шею руками, запуская пальцы ему в волосы на затылке и углубляя поцелуй.

Спокойной ночи — как бы не так. Можно подумать, ей удастся уснуть после такой «веселой прогулки». Да она просто сгорит заживо без всяких молний, если сейчас останется в комнате одна — никакой холодный душ не потушит.

А еще Эль не видела никаких объективных причин, чтобы останавливаться. Совсем никаких, ни единой.

Не прерывая поцелуя, Элинор потянулась и нажала на ручку; дверь глухо скрипнула и поползла внутрь, медленно открываясь.

— Доставку только до двери не заказывали, — прошептала она, на мгновение оторвавшись от его губ.

В полумраке, царящем в конце коридора, глаза Грегори казались темнее обычного, и, казалось, понимание того, что она имела в виду под этими словами, появилось в них не сразу.

Припухшие от поцелуев губы, горящий взгляд, тяжелое дыхание и руки, все еще находящиеся на ее спине, причем как-то сами собой пробравшиеся под рубашку — кожей к коже.

Они так и замерли у приоткрытой двери. Не разрывая объятий. Глаза в глаза.

Она видела, как он пытается мыслить трезво, и ей ужасно льстило, что получается это у него из рук вон плохо. Тем не менее Тэйт уже продемонстрировал, что умеет вовремя останавливаться, там, на берегу, несколько ночей назад. Но на сей раз Эль была не намерена позволить ему пойти на попятный.

Привстав на носочки, она обняла его крепче и прошептала на ухо:

— Я хочу, чтобы ты зашел.

Вот так, прямо, без возможности расценить ее приглашение «в гости» как-то двояко. Ночью уж точно не зовут в личную комнату на чай или кофе. Тем более после подобной прелюдии. Тем более у нее даже нет в комнате чайника… Он же не дурак, в самом-то деле?

Дураком Тэйт не был. Как и эгоистичным мерзавцем.

— Эль, я знаю, что у тебя еще никого не было, и… — его голос прозвучал хрипло.

И Элинор сперва удивленно моргнула, а потом поняла, что снова забыла: он все-таки белый маг, хоть и почти бывший. Чертова девственность, вокруг которой только и разговоров все последние дни.

Она качнула головой, не дав ему договорить. Потом поймала его взгляд и твердо посмотрела в ответ.

— Теперь будет, — сказала уверенно.

Эль действительно не сомневалась. Целомудрие до брака давно не считалось обязательным даже в среде высших аристократов. Не болтай о своей личной жизни во всеуслышание, и будет тебе счастье — вот политика современности. А болтать Элинор уж точно не собиралась.

Она не ждала от него романтики, признаний в любви или каких-то обещаний на будущее. Эль помнила, что скоро уедет и, вероятно, они даже никогда больше не встретятся. Но ей хотелось запомнить это первое чувство, желание по-настоящему быть с кем-то, и уже сейчас она знала наверняка, что не будет жалеть.

Грегори чуть прищурился, глядя на нее.

А она, лукаво улыбнувшись, вздернула бровь, без слов спрашивая: идешь или нет?

Эль Викандер не трусиха и редко сожалеет о принятых решениях, но и упрашивать она точно не станет.

Упрашивать не пришлось.

Видимо, наконец придушив на корню голос разума в своей голове, Тэйт снова ее поцеловал. И в этом поцелуе не было даже намека на прощание — скорее обещание, что это только начало.

А потом Грегори вдруг подхватил ее под бедра, отрывая от пола, отчего Элинор пискнула от неожиданности, крепко вцепившись ему в плечи, но и не думая протестовать.

— Сама напросилась, — произнес он уже куда-то в область ее солнечного сплетения и уверенно переступил порог чужой спальни…

Чтобы захлопнуть дверь уже изнутри.

Глава 19

Утро встретило не палящим солнцем, а мягким светом, пробивающимся сквозь плотно прикрытые шторы.

Да, шторы они задернули, причем по инициативе Эль. По правде говоря, Грегори был за то, чтобы оставить окно незанавешенным, чтобы в комнату попадал хотя бы тусклый свет уличного фонаря. Каково же было его удивление, когда оказалось, что у Кардинес имелся совсем другой план — не выключать свет.

Грег не был у Лауры первым мужчиной, до встречи с ним она уже имела некоторый опыт. Тем не менее оставлять включенным свет для нее всегда было нерушимым табу. Ждал ли он чего-то другого от «девочки» Сардинес? Разумеется, нет. И, что уж греха таить, был приятно удивлен.

А когда она возмущенно заявила: «Я же без света не увижу самое интересное!» — Грегори и вовсе чуть все не испортил, бессовестно заржав.

«Интересное» она не увидит, понимаете ли.

Удивительная, необычная, смелая.

Как же он поплыл-то…

После расставания с невестой и имея в своем окружении весьма специфический женский состав: грубоватую, часто агрессивную Мэйв, прилипчивую пиявку-фиалку Инессу, парочку бешеных бабок Першильд-Шерлиз, — в какой-то момент Грегори вообще потерял интерес к противоположному полу. Считай, записал себя в монахи.

Да и Кардинес он сразу оценил лишь внешне, определив в непроходимые дуры. А гляди-ка…

И кто еще непроходимый дурак, торопящийся с