– Ульдиссиан, – пробормотал Ахилий, – что ты такое говоришь? Отчего вдруг нам не захочется отыскать Лилию? Отчего тебе не хочется ее отыскать?

Если б друзьям уже не довелось столкнуться с чарами и демонами наяву, Ульдиссиан ни за что не смог бы рассказать им обо всем происшедшем. И без того совесть мучила так, что заговорил он лишь после долгой-долгой паузы.

Стоило ему только начать, всех их охватил тот же ужас, что и его самого.

– Не может быть! – усомнился охотник. – Тебе все это просто пригрезилось!

– Демон? – растерянно пробормотала Серентия, покачав головой. – Демон?

Один лишь Мендельн, оправившись от первоначального потрясения, понимающе закивал.

– Да, – наконец сказал он. – Если вспомнить все, что произошло, это многое, многое объясняет.

Пожалуй, Ульдиссиан уверенности брата не разделял. Сам он понимал только одно – что все это время был слеп, глух, а главное, начисто лишен разума. Что все это время позволял Лилии помыкать собой, точно дрессированным псом. И вот результат: ее одержимость, ее безумные грезы о создании мира, населенного удивительными существами, стоили жизни не одному человеку.

К чести своей, друзья отнеслись к его рассказу предельно серьезно. Ульдиссиан не умолчал ни о чем – даже о том, что их мир, по словам Лилии, называется Санктуарием, а сотворен мятежными демонами и ангелами. Ему казалось очень важным, чтобы хоть кто-нибудь, кроме него, осознал: безумная затея демонессы взбаламутила и Церковь, и Собор, причем обе секты с демонессой каким-то образом связаны.

Это вновь привело Диомедова сына к последним ее словам. Лилия предоставила его самому себе, дабы как следует проучить, наказать за непокорство, а значит… Значит, всем им грозит опасность.

– Нам нужно покинуть Парту! – выпалил он. – Бежать нужно, спасаться, иначе конец! Джунгли в низинах – наш лучший шанс…

– Постой, Ульдиссиан, – оборвал его Ахилий. – О чем ты? Бежать нельзя! Бежать – значит, стать дичью, а дичь беззащитна и безответна!

– Ахилий, я думал, что многое теперь могу, а оказалось, все это обман! Я тут был ни при чем: это она все подстроила! От начала и до конца!

Но лучник покачал головой.

– Знаешь, как-то не верится. Не очень-то на правду похоже.

– Вот именно! – горячо поддержала его Серентия. – Ульдиссиан, я ведь следила за тобой. Чувствовала, что ты делаешь. Всего этого Лилия никак сотворить не могла! Когда ты прикоснулся ко мне, я почувствовала: это не кто-нибудь – ты! Не сомневайся, я знаю. Я в этом уверена, как… как в самой себе, – слегка зарумянившись, закончила Кирова дочь.

Ее доброту Ульдиссиан оценил по достоинству, однако согласиться с тем, что его «чудеса» были не просто обманом, представлением, втайне управляемым Лилией, отказывался наотрез.

– Ты просто не видела, с какой легкостью она водила меня за нос, и как просто показала, что может заставить меня сделать все, чего ей ни захочется.

– Ульдиссиан…

– Нет, Серри! Пожелав того, Лилия могла бы с той же легкостью прикончить меня сама, тотчас и без затей. Ты же видела, каким я был, когда вы меня отыскали… да и сейчас из последних сил держусь на ногах.

Ахилий задумчиво крякнул.

– Да, тут он прав. Идемте, к коням его отведем.

При помощи друзей тронувшись в путь, Ульдиссиан отметил, что беспомощен, как новорожденный: борьба с соблазнительницей оставила его совершенно без сил. Да, говоря, что без нее он – пустое место, Лилия отнюдь не шутила. Спустя недолгое время остальные тоже это поймут.

К несчастью, времени у них почти не оставалось. Рано или поздно по душу Ульдиссиана явится кто-нибудь еще.

– Твои суждения стоили бы куда большего, – заметил Мендельн, придерживая поводья, пока Ахилий подсаживал Ульдиссиана в седло, – если бы хоть как-нибудь объясняли, откуда Серентия с Ахилием узнали, что ты в беде.

Дочь торговца не замедлила ухватиться за эту мысль.

– Да! Уж это-то точно ничуть не похоже на ее гнусные хитрости!

– Да раскройте же вы глаза! – прорычал Ульдиссиан, вырвав из рук брата поводья. – Все это был обман! Демоны и эти, другие, ведут меж собой какую-то игру, а самым большим дураком в ней оказался я!

Охваченный горькой обидой, он пришпорил коня и устремился туда же, куда и направлялся с самого начала. Ахилий что-то крикнул ему вслед, но Ульдиссиан не повел даже ухом. Уж лучше бежать, чем подвергать еще большему риску друзей и брата, и сейчас для него это было важней, чем когда-либо прежде.

Однако за спиной немедля застучали копыта. Ругнувшись, Ульдиссиан пустил коня в галоп. Путь был опасен – тем более, что почти сразу пошел под уклон, но это его ничуть не заботило. Если конь вдруг споткнется, если он расшибется насмерть, лучшего исхода, пожалуй, и не придумаешь. Мало того, что мертвого никому не заставить плясать под чужую дудку, но и Мендельну, и всем остальным нечего станет бояться. Уж от них-то ни Собор, ни Церковь никакой угрозы не ждут, возможного оружия в них тоже не заподозрят, а, стало быть, никто их и не тронет…

– Ульдиссиан, чтоб тебе провалиться! – крикнул сзади Ахилий. – Постой!

Голос охотника прозвучал совсем близко. Вздрогнув, Ульдиссиан оглянулся и обнаружил Ахилия всего на корпус позади. Далеко за его спиной маячили неясные силуэты Серентии с Мендельном: им достался всего один конь на двоих.

– Возвращайся в Парту! – закричал в ответ Ульдиссиан. – И их с собой прихвати! Не желаю я больше ничьих смертей, кроме разве что собственной!

– Не мели вздора, Ульдиссиан! Сам понимаешь: теперь-то, зная, кто такова Лилия и что она натворила, никто из нас тебя не оставит!

Остальные двое, отстав, скрылись во мраке. Снова взглянув вперед, Ульдиссиан увидел приближающуюся развилку. Тропа, ведущая влево, почти сразу же угрожающе сужалась, а значит, там Ахилию с ним будет не поравняться.

Ульдиссиан, не раздумывая, свернул налево. Конь едва не споткнулся: здесь заросли густели, а земля становилась еще более неровной. Очевидно, этой тропой уже который год практически никто не ездил, но Ульдиссиана это не испугало. Хотелось ему одного – задержать, а то и вовсе остановить преследователей.

Сзади снова раздался голос Ахилия. Что-то заставило охотника выругаться, однако Ульдиссиан, не оглядываясь, смотрел только вперед. Цокот копыт за спиной зазвучал тише. Друг явно отставал.

И тут впереди, в ночной темноте, показалась целая череда толстых сучьев, перегораживающих тропу поперек. От первого Ульдиссиан успел увернуться разве что чудом, и то не совсем. Ужасный удар в правое плечо отдался во всем теле и лишь благодаря неимоверному усилию воли не оглушил настолько, чтоб следующий, куда толще первого, сук застал Диомедова сына врасплох.

За первыми двумя тут же последовали третий с четвертым. Пригнувшись, Ульдиссиан отклонился влево, вправо, вновь вправо. Последний из сучьев оцарапал темя. По щеке заструилось нечто горячее – без сомнения, кровь.