на льду. Перед ними — полная неизвестность. Что знаем мы о полюсе? Что суши там нет, что там холодно, что там ледяные поля, под которыми на глубине не менее двух с половиной километров — океанское дно. И только!　

Впервые в истории на завоевание полюса отправляются люди, вооруженные множеством совершенных приборов и аппаратов для научных исследований. Вероятно, нашим потомкам через пятьдесят-сто лет технические средства и научное оборудование экспедиции «Северный полюс» покажутся такими же примитивными, как нам, живущим в середине двадцатого века, воздушный шар Монгольфье и сигнальный телеграф наполеоновских времен. Тем большее восхищение вызовут у будущих поколений подвиги советских полярников…　

Воздушная экспедиция прибыла на остров Рудольфа. Оставалось совершить последний и самый сложный прыжок в девятьсот километров. Летчиков задерживала непогода.　

В шесть часов утра меня разбудил телефонный звонок: «Водопьянов вылетел!» Через полчаса я сидел в аппаратной радио- центра Северного морского пути. С Диксона передавали донесения флагманского самолета: «8 часов 4 минуты. Подходим к восемьдесят шестой параллели, полет над облаками, высота две тысячи метров, температура минус двадцать три…», «10 часов 34 минуты. Широта восемьдесят девять…» Еще сто километров, и Водопьянов будет над целью.

Самолет пробил облачность, снизился до двухсот метров. Водопьянов высмотрел ровное ледяное поле, кивнул Бабушкину: подходящая площадка! Лыжи коснулись поверхности льда, самолет пробежал по снежному покрову. Моторы заглохли.　

— Вот и на полюсе! — сказал Водопьянов начальнику экспедиции академику Шмидту.　

Это было двадцать первого мая 1937 года в одиннадцать часов тридцать пять минут.　

Тринадцать первых обитателей «вершины мира» сошли на лед. Определили местоположение: двадцать километров по ту сторону полюса, несколько западнее меридиана острова Рудольфа. Льдина оказалась вполне надежной для основания дрейфующей станции. Начали разгружать самолет. В Москву ушла радиограмма № 1.　

Прилетели Молоков, Алексеев и Мазурук. В центре Полярного бассейна возник советский научный городок. Палатки, склады, метеорологическая будка, мачты радиостанции, ветродвигатель. Ширшов пробил лунку, измерил толщину ледяного поля: три метра десять сантиметров — «жить можно!».　

Но каков же полюс с виду? Мои товарищи журналисты еще в полете были в затруднении: как они будут описывать полюс. Внизу тянулись гигантские белые поля, иные величиной с Москву, изуродованные морщинами торосов… «Я с грустью убедился, что рассказывать читателям нечего», — писал спецкор «Правды». А лед? Внешне он местами мало отличается от поверхности любого подмосковного пруда зимою… Корреспонденты присылали короткие радиограммы, и каждое слово с «вершины мира» мгновенно облетало весь мир. Всеобщий интерес вызвала новость: «Ширшов и Федоров видели птицу «чистика». Значит, на полюсе есть жизнь!　

Полярники разбирали экспедиционные грузы, общий вес которых составлял десять тонн. Половина — полуторагодовой «обед», приготовленный в Москве Институтом питания, остальное — снаряжение, оборудование, приборы и аппараты, горючее, одежда, многочисленные предметы обихода. Собираясь охотиться на медведей, полярники взяли с собой винчестер, винтовки и собаку весьма озорного нрава по кличке «Веселый».　

У них были спальные мешки, сделанные из волчьих шкур, шелка и гагачьего пуха. Одежду и обувь им сшили по специальному заказу: шелковое и шерстяное белье из тонкой мериносовой шерсти, меховые (оленьи) рубахи и брюки, свитеры, ушанки из пыжика и россомахи с прослойками ватина, шерстяные рукавицы и перчатки, рукавицы из волчьих шкур, меховые чулки, болотные сапоги, валенки, нерпичьи пимы.　

Особенно тщательно была подготовлена палатка для жилья. Она состояла из двух слоев брезента, между которыми проложены два слоя гагачьего пуха; каркас — алюминиевый, пол — из надувных резиновых подушек. Палатка была длиною около четырех метров, высотою — более двух, шириною в два с половиной метра; внутри двумя ярусами расположены двойные кровати, сделанные из алюминиевых трубок, обтянутых резиной.　

Лагерь был электрифицирован. В часы досуга полярники могли развлекаться игрой в шахматы, в шашки, слушать патефонные пластинки, читать. Они взяли на льдину небольшую библиотеку, произведения Ленина и Сталина, Толстого, Горького, Стендаля, Драйзера. Радио связывало зимовщиков с Большой Землей.　

Все было подготовлено для длительного существования в центральном Полярном бассейне.　

Шестого июня воздушная эскадра вылетела обратно. Началась самостоятельная жизнь на льдине четверки полярников.　

Ветры и течения гнали пловучий остров по Северному ледовитому океану. Проходили недели и месяцы дрейфа…

IV

Хмурые облака лениво ползут над крышами домов. Сыплет мокрый снег, тающий на лету. Сыро, слякотно. Неприветлив ленинградский февраль.　

В ночном небе отражается зарево огней. Яркие лучи прожекторов выхватывают фигуры людей на льду. Они протянулись двумя длинными цепочками к кораблю, стоящему у припая. Над Финским заливом гремят марши. Военные оркестры заглушают ровное постукивание корабельных лебедок и кранов, голоса команды. Идет погрузка топлива. По живому конвейеру перелетают к бункерам трехпудовые корзины и мешки с углем. «Веселее, друзья, — дорога каждая минута!». К рассвету бункера ледокола «Ермак» должны быть наполнены. Так обещали моряки-балтийцы. Все они, как на подбор: молодые, сильные, рослые.　

«Ермаку» предстоит далекий путь на Север, в Гренландское море. Старейший ледовой корабль — «дедушка русского ледокольного флота» небывало рано открывает в этом году навигацию в Финском заливе. На десятки миль от берега до берега залив скован сплошным льдом. «Ермак» взломает белые поля и проложит себе дорогу к чистой воде.　

Владимир Иванович Воронин, капитан ледокола, крупным шагом расхаживает по мостику, пощипывая русые усы и бросая одобрительные взгляды: «Славно работают военные моряки, славно!» Еще час-полтора, и «Ермак» будет готов к дальнему плаванию.　

Скоро год, как в Москве провожали воздушную экспедицию на Северный полюс. В мае начался дрейф ледовой научной станции, теперь — февраль. Дрейфующая льдина прошла за эти месяцы огромный путь. По прямой он превышает две тысячи километров; но ветры и течения заставляли ледовое поле совершать замысловатые петли и зигзаги. Движение научной станции к югу рисуется на карте центральной Арктики извилистой ленточкой; общее протяжение пути — более двух с половиной тысяч километров. Дрейф вынес четверку полярников в широкий пролив между Гренландией и Шпицбергеном, в Гренландское море. Туда и держит путь «Ермак». Но почему так торопятся Владимир Иванович Воронин, академик Отто Юльевич Шмидт, все сто пятьдесят советских людей на борту корабля?　

Льдина долго исправно «везла» четверку полярников на юг, не вызывая сомнений в своей надежности. Правда, в жизнь полярников не раз врывались тревоги. Временами скорость дрейфа превышала два километра в час, а однажды льдина за сутки прошла сорок три километра. Чем дальше к югу, тем больше возрастала скорость. В начале ноября возникло опасение, что к появлению солнца станция окажется в районе сильно разреженного льда. В Москве родился план — вывезти полярников на самолете, но они запротестовали: спешить не к чему, никакая опасность им пока