Ты потратила месяцы на то, чтобы заставить этого мужчину изменить свой путь. И можешь потратить месяцы, чтобы заставить его измениться. Имей немного терпения, Лази.

– Расскажи мне о своем Бене, – просит Танатос. – Той ночью в больнице ты сказала, что считала его бессмертным, как ты сама. Почему ты так думала?

Я судорожно вздыхаю.

– В первый раз, когда ты взял меня в плен, а я сбежала… я набрела на один городок… – Я погружаюсь в воспоминания. – Все люди были мертвы, но здания стояли. – Чувствую холод дождя и отчаяние, что тогда толкало меня вперед. – Я не собиралась задерживаться, хотела только пополнить припасы, но вдруг услышала в одном из домов плач младенца. – Я встречаюсь взглядом со Смертью. – Бен пережил твою атаку на город.

Всадник внимательно слушает, но губы его поджаты, и он хмурится.

– Это невозможно, – бормочет он, хотя я вижу, что он мне верит.

– Ты думал, что и мое выживание невозможно, – напоминаю я.

Танатос медленно кивает.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю:

– Ну вот я и взяла Бена и сбежала от тебя.

Прикусываю нижнюю губу, погружаясь в свои мысли.

– Но что действительно странно, – признаю я, – что почти точно так же моя мама нашла меня двадцать лет назад.

Клянусь, взгляд всадника заостряется.

– Как так?

– Моя мама нашла меня в городе, выкошенном Мором. Она услышала мой плач, когда проходила мимо, в точности как я услышала Бена, и спасла меня, приняв в семью как своего ребенка.

Смерть, кажется, встревожен, но прежде чем кто-то из нас говорит что-то еще, я улавливаю краем глаза какое-то движение. Вздрагиваю и не раздумывая хватаюсь за Смерть.

Чувствую, как всадник смотрит на меня сверху вниз, притягивая ближе.

– Это всего лишь мои неупокоенные, – говорит он, меж тем как вышеупомянутые скелеты проходят по комнате, волоча сундук. – Я хотел подождать, когда ты проснешься, прежде чем они займутся твоими вещами.

Я сажусь, прикрываясь одеялом, хотя единственный, у кого в этой комнате есть глаза, – это Смерть, а он уже насмотрелся вдоволь. Я наблюдаю, как в комнату заходят все новые и новые скелеты, заполняя шкаф и ванную одеждой и туалетными принадлежностями.

Только сейчас я взаправду обращаю внимание на то, что нас окружает.

Интерьер дома оформлен в юго-западном стиле: дверные и оконные проемы обложены расписными изразцами, а на красных плитках пола лежит большая овечья шкура.

На моих глазах скелеты убирают некоторые незначительные детали: шляпы, обувь, одежду – все эти маленькие напоминания о прежних владельцах.

Я продолжаю наблюдать за неупокоенными. От их вида меня все еще пробирает дрожь, но когда один из них подходит и ставит передо мной блюдо с нарезанным хлебом и сыром, я не мешкая приступаю к еде.

– Очень любезно с твоей стороны, – говорю я Смерти.

– Я живу в страхе, что однажды услышу, как твой живот снова заговорит, – признается он. – Мне кажется, что он ненавидит меня больше всего остального.

А я и забыла, что Танатос и в самом деле слышал, как у меня урчал живот.

– Не знала, что на тебя это произвело такое впечатление.

– Все, что ты делаешь, впечатляет меня, – торжественно произносит он.

И я молчу.

Едва ли в душе Смерти найдется место раскаянию, но, кажется, он все-таки приберег чуток для меня.

Я расправляюсь с хлебом и сыром, не потрудившись предложить кусочек всаднику: я уже знаю, что он откажется. Закончив, отряхиваю ладони над подносом.

– Можешь велеть своим скелетам наполнить ванну горячей водой? – с любопытством спрашиваю я.

Ванна в наше время – величайшая роскошь.

Танатос хмурится, но переводит взгляд на ближайших неупокоенных. Один из них резко останавливается, бросает то, что делал, и шагает в сторону ванной комнаты.

Я слышу, как он качает ручной насос, а потом – плеск воды.

– Ты когда-нибудь принимал ванну? – спрашиваю я всадника, чуток оживившись.

Смерть мотает головой:

– Нет.

Я хватаю его за руку и выскальзываю из кровати, таща за собой.

– Тогда будем надеяться, что ванна тут достаточно велика, чтобы вместить нас двоих – и твои крылья.

– Зачем? – только и спрашивает он.

– Потому что ты присоединишься ко мне.

______

Ванна и в самом деле оказывается достаточно большой для нас двоих, что я и обнаруживаю, втащив в комнату всадника. Глубокая, вместительная – хотя Смерти придется-таки свесить крылья за бортики.

Она уже почти полна, хотя вода еще не нагрета. Вскоре входит скелет с чайником в руках. Игнорирую жгучее желание прикрыться – у них же нет глаз, – но все-таки прячусь за крылом Танатоса.

Оно обвивает меня, и когда я поднимаю глаза, то вижу, что всадник смотрит на меня с легкой улыбкой.

– Я видел, как ты отважно встречала боль и верную смерть, кисмет. Конечно же, мои неупокоенные тебя не пугают.

– Конечно, – соглашаюсь я, не выходя из-под крыла.

Улыбка вспыхивает и в глазах Смерти. Миг – и он берет меня за подбородок.

– Ты всегда можешь прятаться под моими крыльями… хотя время от времени я буду требовать за это поцелуй.

И, не успеваю я ответить, всадник наклоняется и крадет один с моих губ. Но все заканчивается, не успев даже начаться, и я недоуменно смотрю в лицо отстранившегося Танатоса.

– Какое коварство, – говорю я, но слова звучат абсолютно неправильно. Потому что наполнены желанием.

– Я стою голый рядом с тобой, – тихо говорит Смерть. – Сейчас во мне нет ничего коварного.

Что ж, пожалуй.

Внимание всадника переключается на ванну, куда скелеты продолжают лить горячую воду.

– Расскажи мне о ваннах, – просит он.

Пытаюсь не рассмеяться:

– Уверена, ты о них знаешь.

Он слегка хмурится.

– Я знаю, люди в них моются, и все.

Верно. Отлично.

– В них нет ничего особенного, – говорю я, глядя, как шеренга скелетов покидает помещение. – Наполняешь ванну водой, залезаешь туда и купаешься.

Смерть снова хмурится, и от этого сердце мое стучит немного быстрее. Я действительно не понимаю, отчего всадник обладает обширнейшими знаниями в одних областях и полный профан в других, но тут… тут он определенно вконец растерян.

– Вот, – говорю я и шагаю в ванну, едва не охнув от жара. Слишком давно я не мылась в горячей воде. Обернувшись, протягиваю Танатосу руку. – Залезай. Обещаю, тебе понравится.

Он берет мою руку, но не позволяет завести себя в ванну сразу. Вместо этого он опускает другую руку в воду.

– Мы что, будем мыть друг друга? – спрашивает он с ноткой любопытства в голосе.

– Конечно, – я отпускаю его руку, чтобы погрузиться поглубже.

А-а-ах, божественно.

Думаю, именно моя непринужденность в конце