class="p1">– Ты останешься здесь, – свирепо командует он.

– Но…

– Мне что, призвать ливень, гром и молнию или вырвать из-под земли корни и мертвецов? Или заставить землю дрожать, а дома падать, чтобы напомнить тебе, кто я такой? Я положил на тебя глаз год назад, но не овладел тобой полностью – еще нет. Так что лежи смирно, кисмет, и позволь мне показать тебе, что значит быть моей.

Глава 47

Смерть великолепен, когда крылья его распахнуты за спиной, татуировки сверкают в свете свечей, а горящие глаза обещают то, о чем даже я ничего не знаю.

Я выдерживаю его взгляд, потом осторожно откидываюсь обратно на кровать и расслабляюсь.

Выражение его лица не меняется, но взгляд теперь ох какой довольный.

Его руки продолжают удерживать меня, но теперь пальцы переплетаются с моими. Смерть наклоняется и вновь завладевает моими губами, только на этот раз поцелуй груб и чувственен, и язык Смерти сразу проникает в мой рот. Его касания обжигают, под кожей словно развели костер, и я целую всадника в ответ. Мы двое переходим от мягкости и нежности к бурному и горячему нереально быстро.

По крыше и окнам барабанит дождь – не тот ли самый, которым Смерть угрожал секунду назад?

Танатос отпускает одну мою руку и стискивает бедро, пристраивая меня поудобнее. И я чувствую его член – у самого моего входа. Смерть прерывает поцелуй. Хватка его усиливается.

Вот оно.

Мы смотрим друг на друга – и Смерть двигает бедрами, начиная входить в меня.

Он большой – правда, очень большой, – и хотя я вся уже мокрая, мне все равно нужно… приспособиться. Крепче вцепляюсь в его пальцы, чувствуя, как меня растягивают.

Смерть замирает, член его пульсирует, наполовину войдя в меня.

– Скажи мне остановиться, и я остановлюсь, – напоминает он.

Зрачки его расширены, зубы сжимаются и разжимаются от усилий оставаться абсолютно неподвижным, и я уверена, что всадник позна2ет настоящее страдание, если я приму его предложение.

Но я этого не делаю. Я никогда не испытывала ничего подобного. Наверное, именно таким было когда-то электричество – острым и потрясающе ярким.

– Не останавливайся, – выдыхаю я, страшась этой мысли, пожалуй, не меньше Смерти. Плоть моя, кажется, уже приспособилась к его размерам.

Как только я произношу это, он сдается. Всадник со стоном подается вперед, погружая в меня весь свой член, целиком, по последнего дюйма.

Я ахаю, до боли сжимая его пальцы. Я вся дрожу – а может, это дрожит он; трудно сказать, слишком много ощущений. Ничего подобного я прежде не испытывала.

Смерть пожирает меня взглядом. Черты его заостряются, на скулах прыгают желваки. Снаружи хлещет ливень, где-то вдалеке рокочет гром.

Я высвобождаю плененные руки, чтобы притянуть всадника к себе.

– Это и есть жизнь.

Он тихо смеется, но тут же становится серьезным. Отстраняется – и мигом позже вновь входит в меня. Мои бедра приподнимаются навстречу ему.

Я издаю стон, не выдерживая напряжения. А Смерть делает это снова, и опять по моему телу пробегает дрожь.

– Как же я жаждал этого момента. – Костяшки его пальцев касаются моей щеки. – Но ни одно из самых диких моих желаний не подготовило меня к этому. К тому, что я увижу тебя под собой. Почувствую, как твоя кожа прижимается к моей.

Я немного сдвигаюсь, и Смерть утробно рычит.

– И к тому, как ты сжимаешь мой член, словно не хочешь отпускать его.

– Не хочу, – признаюсь я.

И земля содрогается от моего ответа.

Толчки Смерти набирают скорость, дыхание его сбивается – он ловит ритм. Между бровями его пролегла морщинка, и я никогда не видела никого столь же сексуального, как Танатос в этот момент, во всей его несказанно изысканной агонии.

– Я не могу привыкнуть к этому ощущению, ощущению тебя. – Пальцы его ползут по моей плоти. – И к твоему вкусу, – добавляет он, быстро целуя меня в губы. – Наверное, именно таким должно быть вино.

Крылья его трепещут при каждом толчке, и я, не удержавшись, протягиваю руку и глажу чернильно-черные перья.

Он стонет, входя в меня глубже. Его член движется как поршень, входит и выходит, снова, и снова, и снова.

Я со стоном бездумно раздвигаю ноги пошире. Это определенно стоит прямого попадания в мои моральные принципы.

– Танатос…

Глаза его вспыхивают.

– Назови меня еще раз по имени, – требует он.

– Танатос… – выдавливаю я с трудом, целиком и полностью растворенная в ощущениях.

Дождь барабанит по крыше, снаружи сверкают молнии. На миг я замечаю на коже и крыльях Танатоса очертания скелета, но тут же все исчезает. Однако это кошмарное зрелище отчего-то усиливает его опасную привлекательность.

Я извиваюсь под всадником, тело мое движется в такт с пульсирующими толчками, приближающими меня к оргазму.

Я не готова.

Совсем не готова.

Это лучший секс в моей жизни, и я хочу, чтобы он длился дольше пары минут.

Но Смерть явно об этом не думает. Он целиком отдался наслаждению, самозабвенно вколачиваясь в меня, пожирая глазами мое лицо. Где-то по ходу дела процесс превратился из нежного и чувственного в первобытный.

Не могу больше сдерживаться…

– Смерть!..

Взрывной оргазм пронзает меня насквозь, да так, что темнеет в глазах.

Пол дрожит, сотрясается кровать, а потом Танатос ревет, раскинув крылья. Его бедра ударяются о мои, член проникает в самое мое нутро. Земля качается, вспыхивает молния, вновь озаряя очертания скелета поверх тела Смерти. И какие-то странные, пугающие звуки доносятся снаружи.

Мы с Танатосом медленно отходим от оргазма. Крылья всадника вновь складываются, толчки становятся вялыми, и в конце концов он выходит из меня. Но тут же целует – целует мои щеки, переносицу, веки, лоб и, наконец, губы.

У меня перехватывает горло от этой его нежности, от того, какой желанной я чувствую себя рядом с ним.

– Лазария, Лазария, Лазария, – бормочет он. Дождь снаружи стихает. – Скажи мне, что это было самое потрясающее, что ты когда-либо испытывала – потому что это было самое потрясающее, что когда-либо испытывал я.

Сказать этому всаднику, что он, будучи девственником, только что подарил мне лучший секс в моей жизни? Не будь я умопомрачительно удовлетворена, я, пожалуй, разозлилась бы на наглость Смерти, едва не испортившую этот наш охренительный первый раз.

Пальцами ерошу его волосы, ловлю губы и только потом киваю:

– Да.

Он отстраняется, пристально глядя на меня. Взгляд его скользит по моему телу, на лице – гордость собственника. Но визуальное исследование останавливается в районе моего междуножья, где Смерть, должно быть, видит свидетельства своего оргазма.

Он недоверчиво качает