Решив расстаться с жизнью, Данте долго размышлял о том, как это сделать. Самоубийство для корсиканца считалось позором. Куда лучше было бы умереть от какого-нибудь недуга, однако Данте рос здоровым ребенком и превратился в выносливого молодого человека: он никогда ничем не болел.

Когда в начале весны Леон заявил, что намерен женить сына, назвал имена нескольких, по его мнению, подходящих невест и велел Данте определиться с выбором, юноша понял, что дальше тянуть нельзя.

Он вспомнил про бухту с малярийными комарами и отправился туда. Заболев сам, он не смог бы заразить окружающих, вместе с тем его едва ли сумели бы вылечить и спасти.

Каждый день с заходом солнца из куколок, в которых превращались живущие в стоячей воде личинки, появлялись тысячи комаров. Сперва они неподвижно сидели на траве или камнях, а после, обсохнув, тучами поднимались вверх.

Данте стоял, глядя на море, сверкающее в лучах закатного солнца, слушая унылую песнь тростника, любуясь нежной туманной дымкой, витающей над зловещей бухтой. Комары вились вокруг него с грозным гудением, садились на обнаженные участки тела и впивались в кожу.

Прошло несколько дней, но признаков болезни не было, и Данте отправился в бухту еще раз. Он решил приходить туда до тех пор, пока не добьется своего.

Отец требовал ответа относительно предстоящей женитьбы, и он наугад назвал имя одной из девушек. Леон сказал, что зашлет сватов, при этом заметил, что за такого красивого, честного и работящего парня с большой охотой пойдет любая.

«Кроме одной», — подумал Данте, моля Бога о том, чтобы ему не пришлось ждать слишком долго.

Когда пришло воскресенье, он отправился с родителями в церковь. С самого утра у него болела голова, а в теле ощущалась вялость, и Данте надеялся, что это начало болезни.

Май на острове был теплым и солнечным. Крестьяне пропалывали чечевицу, окуривали виноградники от насекомых-вредителей, пахали землю. В воскресный день жительницы Лонтано надевали лучшие одежды, и красивые и некрасивые, и богатые и бедные девицы на выданье гадали, кто станет их суженым.

Народ толпился внутри церкви. Отец Витторио готовился начать службу. Данте видел, как Леон подошел к священнику и о чем-то говорил с ним. Возможно, договаривался о том, когда будет можно огласить помолвку младшего сына? Внезапно юноша увидел среди женщин Анжелу, она стояла в своем черном платье и черном мецарро, и ее лицо выглядело усталым и грустным. И все же она была по-прежнему хороша собой: белая кожа и большие, напоминавшие печальные озера глаза. Каждый раз при встрече с ней Данте чувствовал, как ее холодность бьет его наотмашь, а равнодушие всаживает в сердце невидимые иглы.

Он окинул взором толпу. Люди разговаривали, некоторые из них улыбались, другие хмурились. Данте подумал о том, что большинство из них, пробуждаясь, не помнит своих снов, а засыпая, думает лишь о погоде, посадках, рыбной ловле и еще о множестве тяжелых работ, которыми они занимаются день ото дня всю свою жизнь. Наверное, им кажется странным, что у человека может болеть душа из-за такого пустяка, как любовь. Не можешь получить одну женщину, возьми другую — лишь бы она была не уродливой, плодовитой и работящей.

Данте почувствовал, что его знобит. Голова раскалывалась, он едва держался на ногах. И все-таки у него хватило сил сделать несколько шагов, растолкать людей, крепко взять Анжелу за руку и потянуть за собой.

Женщина сделала попытку освободиться, но Данте не отпускал — он сжал ее руку так, будто эта рука была единственным, что соединяло его с жизнью.

Он вытащил Анжелу из толпы, подошел к отцу Витторио и произнес, перекрывая гул толпы:

— Я мечтаю об этой женщине много месяцев, только о ней и ни о ком больше. Я хочу, чтобы она стала моей! Если Господу было угодно меня помучить, Он вдоволь насладился этим, и теперь я прошу вас обвенчать меня с ней. Если вы не сделаете этого, мне незачем будет жить.

Отец Витторио нахмурился.

— Господь не жесток, Данте Гальяни, он милосерден, — начал он и осекся, вперившись в юношу тревожным взглядом.

Лицо Данте было бледно, тело покрыто холодным потом. Его трясло так, что стучали зубы.

В толпе пронесся изумленный ропот. Это было неслыханно! В Лонтано давно не случалось ничего подобного. Сестры и мать Анжелы вытянули шеи, их глаза округлились, а рты приоткрылись. Все гадали, что побудило Данте совершить столь безумный поступок? Возможно, между ним и Анжелой Боллаи уже что-то было? В таком случае они заслуживают не понимания, а осуждения. К Леону протолкнулся брат женщины с намерением выяснить, с чего это Данте прилюдно позорит его сестру?

Леон едва ли не впервые был по-настоящему растерян. Он пробормотал, что его сын не в себе, что он заболел и не понимает, что говорит. Словно в подтверждение его слов, Данте зашатался и рухнул на пол церкви.

Он выпустил руку Анжелы, но женщина не убежала. Склонившись над ним, она обхватила его голову ладонями и воскликнула:

— Помогите же ему!

Данте перенесли в дом отца Витторио. В Лонтано не было врача, только повитуха, а с остальными проблемами жители деревни справлялись своими силами.

— Похоже на малярию, — сказал священник. — Только откуда она взялась?

— Что делать? Как его лечить?

— Боюсь, придется везти твоего сына в Аяччо. Здесь нет ни доктора, ни лекарств, — сказал священник и добавил в ответ на молчаливый вопрос Леона: — Одними молитвами тут не поможешь. Когда я был молод, мне доводилось посещать малярийные места. Как правило, больных увозили высоко в горы, случалось, там они излечивались. И все-таки умерших было очень много. Нужна кора хинного дерева — прежде она была большой редкостью.

Когда приступ прошел, Данте открыл помутневшие глаза. Когда он увидел рядом с родителями и отцом Витторио Анжелу, его взгляд прояснился и на побледневшем лице появилась улыбка.

Сандра ломала руки. Она заклинала Леона немедленно запрягать повозку и ехать в город. Услышав об этом, Данте сказал:

— Я поеду, только если со мной поедет Анжела и если она немедля даст обещание выйти за меня замуж.

Отец Витторио смущенно кашлянул, однако Анжела не возмутилась и не отвела глаз. Ее взгляд был подобен стреле, летящей сквозь немыслимые препятствия, разрывающей плотную ткань людского непонимания и предрассудков.

— Я поеду с тобой. И я согласна стать твоей женой.

Данте устало закрыл глаза, словно был не в силах вынести блаженный груз подарка, который только что получил. Он ощупью нашел руку Анжелы и сжал в своей. Он не боялся ни лихорадки, ни смерти. Он знал, что любовь окажется сильнее, он был уверен в том, что если Анжела ляжет рядом и обнимет его, жар ее кожи проникнет в его больное тело и озноб пройдет.

— Когда я выздоровею, мы поженимся, и ты родишь мне ребенка.

— Хоть десяток, если получится.

Помещение наполнилось трогательной атмосферой доверия, взаимного прощения и любви. Данте и Анжела разговаривали и вели себя так, будто были одни в комнате. Присутствующие чувствовали себя лишними.