Петра, он погиб, мой старинный, лучший друг 1995, 1996, 1997 и 2002 годов, написать симфонию для иерихонских труб. Слушать ее нелегко, но однажды ведь придется!

Я говорил с ним каждый вторник. У нас были свои «Вторники». Он менял меня. Например, заставил перестать бояться вторников и вообще перестать подчинять действительность портретами дней недели, угадыванием характера людей по их именам или шагами по нужным трещинкам.

Да, все это длилось несколько десятков дней, миллион лет. А потом закончилось. Навсегда. Из-за меня.

1.36

Москва Б. Молчановка д. 15, кв. 19. Полине Федоровне Елфимовой.

Родная моя Полиночка! В городе немного стихло, наладилась охрана и я имел возможность пойти домой и немного отдохнуть от вчерашнего тревожного дня. Ой, какой это был день!

До темноты я был в Управлении. Печатал воззвания, пропуски, принимал воров и краденое, которым у нас буквально завален весь кабинет начальника.

С утра дело шло очень недурно.

Грабителей ловили и редко кого доставляли в Управление не избитыми. Били, что называется, «смертным боем», била милиция, била толпа, били свои же «товарищи» – солдаты и артиллеристы, трезвые и более рассудительные. Многих убили насмерть.

Днем стало хуже. Толпа перестала помогать, сама приняла участие в грабежах, солдаты бывшие на нашей стороне тоже перепились, заставили выпустить всех арестованных солдат и обстреливали здание милиции – к счастью, неудачно.

Кончилось тем, что артиллеристы на лошадях разгоняли толпу и пехотинцев (?), сами грабили магазины и увозили награбленное к себе в казармы на автомобилях.

Так было до вечера. К тому времени сформировались отряды красногвардейцев из железнодорожников, заводских рабочих, городских служащих, добровольцев и части учебной команды запасного полка. Тут-то и пошла охота.

Как странно, Полиночка! Офицеру русской армии пришлось бить своих же солдат. Нас было четверо: папа, я, мой дядя и еще один управский служащий, все в солдатской форме, с винтовками и револьверами. Ходили по всему городу, ловили солдат, били грабителей, уничтожали спирт.

К ночи из Ярославля приехал отряд красной гвардии в 250 человек. В городе стало тихо. К 4 часам утра наш «карательный отряд» был в городской управе и 4 часа мы спали как убитые.

На винном складе творилось что-то ужасное. Бочки со спиртом были подожжены – и жаждущие все-таки лезли туда, черпали спирт ведерками, накрывали шинелями, тушили и пили. Многие падали в бочки, много обгорело, обпилось до смерти. Это были не люди, а животные, хуже животных.

Спать хочется ужасно. Устал. Но допишу письмо и пойду опять. Не сердись, родная: это – дань порядочного человека. Не говорю «гражданина» – ибо далеко моя родина.

Целую тебя крепко, крепко

Твой Лешка.

Рыбинск, 8 декабря 1917.

3.82

– Кажется, тебе нравится Клотильда.

– Что это вдруг?

– Судя по записи, где вы выпиваете.

– Ничего подобного. Совсем нет. Даже близко.

– Ясно.

– Мы вместе пытаемся вскрыть систему. Не думаешь ли ты, что кто-то нужен мне, кроме тебя.

– Ясно.

Было холодно и ясно. Мы лежали, укутанные заячьей шерстью и октябрьским светом, я боялся пошевелить рукой – не только, чтобы Миа и дальше лежала на моем плече, но потому, что поведешь рукавом – а там ноябрь или совсем зима. Не было давным-давно дачного соснового дома, мы лежали в моей комнате в бывшем Подколокольном, но я был на даче в последний дачный день, когда уже все кончилось и вряд ли лето повторится. К тому же мы начали ссориться, и это было очевидно.

– Хорошо, всё в порядке. Давай про будущее. Я тебе погадаю.

– Это еще что?

– Что, никогда не гадал по книжкам?

– Ну гадал.

– Вот, что это? Дмитриев, стихи 1794–1825 годов. Прекрасно. Итак. Страница.

– Что?

– Что-что. Назови число.

– Сто девяносто один.

– Страница сто девяносто один. Итак.

В воскресенье я влюбился… —

Совпадает!

                      …В понедельник изменил,

                      В вторник чуть не удавился,

                      В среду мне успех польстил,

                      В четверток меня ласкали,

                      В пятницу познал я лесть,

                      А в субботу я с печали

                      В жертву жизнь хотел принесть.

                      Но, души любя спасенье,

                      Я раздумал в воскресенье.

Вот так, Мартын, твое расписание по дням недели на будущее. Ну что ты так смотришь, как будто кто-то умер. Это шутка, это книжка.

Мы обнялись и снова заснули, совсем ненадолго. Я проснулся от того, что она говорила то ли мне, то ли себе:

– А мне нагадали как-то по книжке: найду счастье под вывеской «Ремонт обуви». И я думаю, эта вывеска, если она и есть, не обязательно находится в нашей части земного шара. Может быть, она в другом городе, а может, совсем-совсем далеко. Может быть, в Австралии? Может быть, в Новой Зеландии. Я слышала: там так пахнут эвкалипты, что нужно заниматься только этим запахом. Или: жить у моря, прячась от прикроватного солнца. Как говорит в твоих записях Ан, жить каждый день по чуть-чуть. Чокаясь друг с другом бокалами – всякий раз, когда волна доходит до пальцев ног.

«Социальное жилье для военнослужащих возникнет в столице на месте ветхого района Китай-город, старые кварталы сносятся, на их месте вырастут инновационные многоэтажные помещения».

Это радиоточка на кухне вдруг стал работать сильно громче обычного.

– Представляешь? Чокаться и целоваться всякий раз, когда волна дотянется до пальцев ног.

– Каждые девять волносекунд.

«Мэр Камышлова спровоцировал панику в городе, опубликовав проект постановления по срочным захоронениям в условиях чрезвычайной ситуации или войны».

– Да и считать эти секунды не нужно. Там даже время у всех общее, ложишься на воздух и живешь на нем. И не надо жить составлением списка утрат, как переписью населения в Вифлееме.

– Брейгель?

– И ты бы мог поехать, уехать со мной. Туда, где нет «правил поведения на территории», в которой много воды.

– Молочные берега, кисельные реки.

«В Москве на ВДНХ установят две фигуры главы НКВД СССР Берии с имплантированными натуральными волосами».

– Что, слишком красиво заливаю? Но это все правда же.

«Прокуратура проверит нацистскую форму обезьяны, которая выступала в Ижевском цирке по заказу епархии».

– Лета стала главной рекой страны.

«Чиновники объяснили вымирание Саратовской области стремлением женщин получить образование и построить карьеру».

– Что, Лета?

– Это Ан так говорит. Но если мы уедем, мы никогда не сможем вернуться. Может быть, как-нибудь потом, чуть попозже?

– Да, не сможем. И пусть не сможем. Мы наконец поймем, что смертные, и будем жить.

– Но у меня же есть дело здесь.