будто это подразумевает, что они не станут применять тот пункт контракта, где было сказано, что если он не выступит три вечера подряд, то считается, что он разорвал контракт. Но мы ошиблись: через три дня они объявили, что Вацлав разорвал свой контракт. Это было очень серьезно. Вацлав потратил около двух тысяч фунтов на декорации, костюмы, авторские права, оркестровку и перевозку артистов из России; кроме того, он дал своим тридцати двум артистам гарантию, что будет платить им жалованье в течение года. Основой всего этого был контракт с театром «Палас», который теперь вдруг прекратился. По совету наших друзей я вызвала сэра Джорджа Льюиса и попросила его договориться с театром «Палас» так, чтобы ни одна сторона не потерпела урона. Вацлав был готов заключить это соглашение, но переговоры были прерваны. Возможно, правление «Паласа» осознало, что Нижинский не делает уступок вкусу посетителей театра-варьете, как делала Павлова, — а они, в конце концов, платили ему в пять раз больше.

Вацлав проболел два месяца. Сэр Альфред убедил меня в том, что Вацлав, каким бы сильным он ни выглядел, не из того типа людей, которые могут вынести так много возбуждения и волнения. «Пусть он танцует и отдыхает, но не занимается организацией — никакой административной работы». Вацлав всегда осознавал это — что артист должен жить только для своего искусства. Но теперь перед нами возникла новая трудность. Сэр Джордж Льюис договорился с артистами труппы, они сами пришли к Вацлаву и сказали, что им достаточно тех денег, которые они получили за время репетиций и в виде жалованья, выплаченного за те три дня, когда они танцевали, и просят только оплатить им дорогу обратно в Россию, освобождая Нижинского от обязательств по годичному контракту с ними. Нам всем казалось, что это честно, однако Нижинский ответил отказом. Он сказал: «Они поверили мне. Они не виноваты, что я заболел и мой контракт был разорван. Я подписал обещание заплатить им за год, и я это сделаю». Поэтому Вацлав забрал свои сбережения из Парижского банка и заплатил всем тридцати двум артистам полностью.

Теперь я настояла на том, чтобы Вацлав отдыхал и жил лишь для того, чтобы восстановить свое здоровье. Я смогла убедить его сделать это потому, что уже приближалось время рождения моего ребенка, и Вацлав желал постоянно быть со мной. Мы подолгу гуляли в Ричмонд-парке и, случалось, устраивали пикники в очень красивой сельской местности в Суррее.

Вацлав говорил, что последние недели перед рождением ребенка мать должна проводить в уединении: «Для меня это чудесно и свято для всех мужчин, которые любят своих жен, но ни один посторонний человек не должен видеть это превращение». Поэтому мы уехали в Семмеринг.

В это время Вацлав получил известие из Мадрида: Кермит Рузвельт отмечает свою свадьбу приемом в американском посольстве, король и королева Испании просят Вацлава выступить на этом празднестве. Он не хотел покидать меня, но от королевского приглашения отказаться трудно. Ему предлагали три тысячи долларов за один танец. А нам теперь, когда не стало тех сбережений, были нужны деньги. Мой отчим пожелал сопровождать Вацлава в этой поездке, и они уехали в Мадрид. Каждый день я получала короткую записку на русском языке и гордилась этим, потому что знала, Вацлав никогда никому не пишет. Он обращался ко мне «Фамка»[30] или «Рома».

В Мадриде Вацлава приняли тепло и оценили по достоинству, как он привык. Король Альфонсо и королева первые, а вслед за ними и все остальные сделали так, что он чувствовал себя как дома. Я слышала от тех, кто это видел, что танец, исполненный на сцене, которая была установлена в прекрасных садах, был незабываемым.

По пути обратно Вацлав решил задержаться в Париже и побывать на первом спектакле Русского балета и на премьере «Иосифа и Потифара». Вацлав хотел показать всему миру, что он не боится Дягилева и не сожалеет о нашей свадьбе, несмотря даже на то, что прежние друзья хотят его разорить. Разумеется, близкие друзья Сергея Павловича знали причину их разрыва. Но они не знали, что Дягилев уволил Нижинского по собственной воле, не посоветовавшись ни с кем. Своим друзьям он дал расплывчатые объяснения: «Нижинский очень изменился под влиянием своей жены. Она хочет быть ведущей балериной. „Весна“ слишком современна по стилю, нам нужны новые балеты Фокина, а он вернется, только если Нижинского не будет в труппе». Никто не знал в точности, что произошло. Графиня де Греффюль, леди Кунард и другие были слишком тактичны для того, чтобы спросить Дягилева. Ходило много слухов. Окружение Русского балета поддерживало Дягилева, за него были и все те мужчины, которые вели такую жизнь, как он. Они оказались очень могущественными, сильными и неумолимыми врагами. Во всех классах общества, на любых должностях и повсюду они были против тех, кого считали изменившими их идеалу; они выстроились словно стальная стена, поставленная поперек всего мира. Но что Вацлав мог поделать, если он нашел себя и изменился?

Мы узнали: Рихард Штраус очень разочарован тем, что Нижинский не будет танцевать в его балете. Премьера «Иосифа и Потифара», который позже был назван «Легенда о Иосифе», стала событием мирового уровня в мире искусства. Сочинение композитора-немца было показано в Опере, где график представлений уже был составлен на весь год. Кроме того, французское правительство решило наградить Рихарда Штрауса орденом Почетного легиона. Это было почти политическое событие.

Но Дягилев попытался утешить Штрауса и его соавторов графа Кесслера и Гофмансталя и убедить их, что художественный уровень балета будет таким же, как у всех прежних постановок. Бакста заменил Хосе-Мария Серт. Идея перенести действие во времена Паоло Веронезе осталась и оказалась успешной. Весь балет был поставлен со старинным венецианским великолепием, и Дягилев щедро истратил на проведение этого сезона все деньги, которые смог получить от своих сторонников. Это был самый дорогой спектакль Русского балета. Роль жены Потифара была отдана певице Кузнецовой, очень красивой женщине. А роль Иосифа причинила Дягилеву много беспокойства. Зимой того года он сам съездил в Россию, чтобы пригласить Фокина и найти танцовщика, из которого он мог бы сделать звезду. Некоторые из его давних сотрудников имели смелость сказать ему, что он ошибается, позволяя своим личным чувствам влиять на художественное творчество и на дела искусства, но это на него не подействовало.

Дягилев был охвачен только одной мыслью — разорить Нижинского, а все остальное не имело значения.

Дягилев нанял молодого танцовщика, ученика одной из московских частных школ танца, которого звали