Зло исчезло как понятие. Кинотеатры заполнены фильмами, гдемафия благороднее полицейских, наемные убийцы – благородные герои, грабители –милые и добрые люди, проститутки нравственнее нормальных работающих женщин...Вряд ли все это можно объяснить происками мафии, что все купила и выпускаетфильмы о себе как сама хочет, не всех режиссеров можно купить, дело в самой утратеценностей...

Но это касается только американских фильмов и книг, а такжестада, что идет у них на веревке: мелких стран Европы да покоренной Японии. Ноу нашей стране полное молчание об исламской культуре. Переводим вьетнамскиероманы, мамбоюмбиные, но только не тех стран с богатой и древнейшей культурой,где еще в обиходе понятия долга, чести, благородства, верности слову.

Одним из признаний, что человек перестает карабкаться покрутой лестнице совершенствования стал гнуснейший по сути лозунг: принимайтеменя таким, каков я есть! То есть, не требуйте от меня, чтобы я был лучше. Яхочу остаться таким, каков есть: в соплях, грязный, ленивый, учиться не хочу,утруждать себя ничем не желаю. Я просто хочу жить и все время получатьудовольствия. Без усилий. Даром.

Это после той системы воспитания человека, характерной дляпрошлых поколений! Системы, которая и дала взлет нынешней науки, техники,искусства... Но теперь пришло поколение, которое жаждет лишь пользоватьсяготовым. Не проливать семь потов, создавая ...

Но это на Западе. На Востоке в силу медленности прогрессаили более крепких нравственных устоев, та старая система еще сохранилась.Восток по большому счету прогрессивнее Запада, здесь говорю о США, что не имеякорней богатой культуры, так и не поднялись к ней. Все эти творцы компьютеров,магнаты Голливуда – это все же те простые фермеры и землекопы, которыевысадились на дикие земли американского континента. И запросы их такие жепростые, как и раньше: выжить, поесть вволю, сделать баб как можно болеедоступными... А от умных книг голова болит! При слове «культура» рука к кольтуне тянется, от нее просто отмахиваются, а то и удивленно поднимают брови: что,мол, вы получили со своей культурой? Ваш народ наше кино смотрит, нашикомпьютеры покупает, нашу жвачку жует...

Размышляя, я открыл дверь, привычно отшатнулся к косяку,Хрюка налетела на меня мощно, прыгала и пыталась не то лизнуть в лицо, не топросилась на ручки. И тут же отбегала, словно звала к обеду, останавливалась иприглашающе виляла обрубком хвоста.

– Что, чашку опрокинула? – поинтересовался я.

Слова замерли у меня на языке. На кухне сидел огромныймужчина, поперек себя шире, в руках держал раскрытый пакет с фроликами. Видямое остолбенелое лицо, объяснил словоохотливо:

– Собака у вас, прелесть!.. Я вообще-то их побаиваюсь,но от вашей в восторге. Вот уж в самом деле друг человека.

За моей спиной прозвучал другой голос, чуть ироничный:

– Даже собаки предают... А что говорить о людях?

Мужчина на полголовы выше меня, в плечах шире и массивнее,стоял в проходе, загораживая дверь на площадку. Руки его были в карманах плаща,это в такую-то жару, словно пальцы сжимали рукояти двух пистолетов.

Я чувствовал, как сердце начинает колотится чаще, но страхане чувствовал, а только лихорадочно-дурацкое возбуждение. Хрюка бросилась отменя к мужчине с фроликами, он бросил ей еще пару колечек, сказал строго:

– Все! Пришел хозяин. Если на то пошло, я вообще неимею права тебя кормить. Но и ты, если говорить уж правду, не должна брать учужого человека.

Хрюка виляла хвостиком, уверяя, что она в самом деле другчеловека, особенно, если у того в руках коробка с фроликами. Я прошел на кухню,налил себе воды из кувшина с очистителем, с наслаждением выпил, только тогдаповернулся к незнакомцам:

– Полагаю, мне бесполезно спрашивать у васудостоверения?

Мужчина, который кормил Хрюку фроликами, засмеялся, показавв улыбке крупные редкие зубы:

– Вы правы!.. Говорят, вы всегда правы, хотя сперваникто не верит. Ну, я, как видите, верю. Меня зовут Василием ВасильевичемВасильевым... сейчас, по крайней мере. А это мой большой друг и коллега, ПавелВикторович. Фамилия, как догадываетесь, тоже Иванов. С ударением на второмслоге.

– Что угодно? – спросил я сухо.

Сел у окна, потому что этот мерзавец сидел на моем любимомстуле. Тот, который назвался Ивановым, да еще с ударением на втором слоге, селв проходе, руки были по-прежнему в карманах. Я насмешливо улыбался. Обапрофессионалы, из бывших борцов или боксеров, каждый совладает с десяткомтаких, как я, да еще и запугает!

Васильев сказал проникновенно:

– Как вы догадываетесь, здоровые силы страны неоставляют вас своим вниманием.

У него в самом деле был здоровый вид, только здоровье мыпонимали по-разному. На широком, как сковорода, лице не видно не было ни одноймысли, ведь в здоровом теле – здоровый дух, но все знают, что на самом деле –одно из двух. Даже лоб закроешь одним мизинцем младенца, а близко посаженныеглаза выбьешь одним пальцем. Как такой стреляет, надо же бинокулярное зрение?

– Я слушаю, слушаю, – сказал я. – Вывломились, чтобы что-то потребовать. Или напугать. Так говорите, пугайте. Илимне можно позвонить?

– Куда? – поинтересовался Васильев.

– В милицию, конечно.

Васильев улыбнулся такой наивности. Мол, что такая мелочь,как милиция, когда мы из таких сфер, откуда даже на ФСБ плюем с высокогодерева, гадим с заоблачного насеста.

– Рановато, – сказал он мягко.

– А что, потом можно?

– Когда уйдем, – ответил он и по моим глазампонял, что допустил промашку. Теперь знаю, что намеревались оставить меня вживых. Это не значит, что оставят в самом деле, но такое намерение было. –Если, конечно, придем к соглашению...

– Сомневаюсь, – ответил я холодно.

– Почему?

– Я не буду иметь дело с людьми, которые вот такзаходят в мою квартиру.

Он развел руками:

– Уж простите великодушно, мы в самом деле поступили несовсем вежливо.

– Не совсем!

– Но, согласитесь, у нас выбора не было. Поговорить свами необходимо, а иначе к вам ни на какой козе не подъедешь.

Я бросил с той же холодностью, сам удивляясь внезапномуспокойствию:

– На этой – тоже.

– Как знать. Вы, такой противник тоталитарного режима,как решились сотрудничать с таким человеком?

Я усмехнулся:

– Можно подумать, что вы – демократы.

– Демократы, – подтвердил он. – Куда большие,чем Кречет. Но и у демократов должны быть силовые службы, секретные службы, итак далее. Иначе, сомневаюсь, чтобы демократические системы Запада продержалисьхотя бы сутки! И как демократы, мы хотим больше знать о тайном кабинетеКречета. Вы сами, Виктор Александрович, отказались от более легкой возможностисотрудничать с нами...