Краем глаза я уловил усмешку на квадратном лице второго.Правда, кисловатую. Возможно, он лично долго и старательно ставил видеокамеры,предвкушая километры жуткой порнухи.

– Вы ошиблись, ребята, – сказал ясдержанно. – Я из старого вымирающего мира. Меня не купить, не запугать.Не потому, что я такой уж герой, а так воспитан...

– Комсомолом? – переспросил иронически.

– Временем, – ответил я холодно. – Вам непонять, сосунки. Это ваше «Не будь героем!», не для меня. Я могу подойти и датьлюбому из вас по роже. И плевать, что застрелите или покалечите. Останавливаетменя лишь то, что я... просто не могу подойти и ударить просто так. Сдачу –другое дело. Не могу ударить даже мерзавцев, которые вторглись в мою квартиру иначинают издеваться. Но это будет скоро...

Улыбка исчезла с лица Васильева. Я видел, как посерьезнел иИванов. Васильев примиряюще вскинул руки:

– В наши намерения не входит ссориться с вами, ВикторАлександрович. Мы не гангстеры, не рэкетиры. Все, что мы хотим,сотрудничества...

– Вы два мерзавца, – сказал я. – После того,как я понял, что вы такое и откуда, я просто сейчас вызову милицию.

Я сделал движение к телефону. Иванов тут же опустил руку натрубку, а в руке Васильева неуловимо быстро возник пистолет. Большой, явнотяжелый, с удлиненным рылом. Черное дуло смотрело мне в лицо.

– Я этого делать не советую, – сказал он. Лицо егоискривилось, я с холодком понял, что все же выстрелит. Им нужно было моесотрудничество, но если ни шантаж, ни прямая угроза не помогают, то, чтобыскрыть свой приход, им придется меня убить.

– Стреляйте, – сказал я. – Вы – двоемерзавцев.

Васильев пристально смотрел мне в лицо.

– Я вижу, – заметил он, – вы не пугливы.

– А чего пугаться? – ответил я мирно. – Ябольшую часть жизни прожил. Годом раньше, годом позже... Все мы умрем. И выумрете, несмотря на молодость. И дети ваши умрут. Как и внуки. И нефтьистощится, и Солнце погаснет, и Вселенная свернется так же просто, как ивзорвалась. Так что, зная это, какая разница, что у вас в руках: пистолет иликонфетка!

Он смотрел пытливо, старался прочувствовать то, что сказаля, чтобы понять и настроиться на ту же волну разговора, и тут лицо началобледнеть. Напарник смотрел на него с удивлением. А этот мотнул головой, сказалвнезапно охрипшим голосом:

– Да, если с позиций вечности...

– С этих, – согласился я.

– Тогда ваше бесстрашие понятно. Оно есть равнодушие.Но при таком равнодушии... не все ли равно вам, кто победит в нашей мелкоймикробной борьбе на крохотном глиняном шарике, что несется через бездныкосмоса?

Пистолет чуть опустился, но все равно следил за каждым моимдвижением. Глупо, они и без пистолетов могли справиться со мной, не отрываяглаз от телевизора.

– Почти, – ответил я брезгливо. – Но вы менязадели, а это мне неприятно. Потому и ваши доводы я отвергаю заранее. Еслипришли стрелять, стреляйте. Я вас запомнил, ребята. А у Кречета руки длинные.

Оба чувствовали себя неуютно. Даже если я упаду спростреленной головой, то дело на этом не кончится. У Кречета в самом деле рукидлинные. Он расценит как оскорбление, что убили его советника. И в любом случаевоспримет как вызов. Всю страну, если надо, и Австралию перевернет, но ихотыщет. Но самое главное, они должны были добиться моего согласиясотрудничать...

– Виктор Александрович, – сказал Васильев почтиумоляюще. – Да, я выстрелю, вы это знаете. И я это знаю. Но, как патриоты,мы не хотели бы терять такого выдающегося ученого, как вы!

Я внимательно всмотрелся в его лицо:

– Вы, случаем, не сын Веры Павловны?

– Нет, – ответил он с недоумением и вместе с темнастороженно.

– Гм, – протянул я разочарованно, – теперь явижу, что вы в самом деле не ее сын...

Он смутно ощутил что я его только что обозвал очень культурнои замысловато, не то сукиным сыном, не то похуже, но для меня важнее былоопределить его ай-кью.

Васильев сказал мягко:

– Виктор Александрович, вы уж простите, что пришлосьвот так... Поверьте, мы компенсируем эти маленькие неудобства и волнения самым...скажем так, надлежащим образом. Просто вы не откликнулись на попытки завязать снами контакты, нам пришлось действовать более настойчиво.

Я с трудом наклонился, чтобы поправить шнурки, тяжело дышал.Когда я разогнулся, лицо мое устрашающе побагровело, а если учесть, что я ктому же изо всех сил задерживал дыхание и напрягал мышцы, вид у меня был таков,словно вот-вот хватит удар, и я скончаюсь прямо на месте.

Он посмотрел на меня с беспокойством:

– Вам ничего не нужно? Я принимаю валокордин, но на всякийслучай ношу и чуть покрепче... Нет? Но только кивните, если понадобится. Таквот, Виктор Александрович, я представляю группу демократов, очень обеспокоенныхза судьбу страны.

Он выждал, ожидая реакции. Я пожал плечами:

– Я должен ахнуть? Но сейчас любой грузчик илипроститутка обсуждают как остановить НАТО, выплатить валютный долг, вернутьсверхдержаву. Нередко лучше депутатов.

Он слегка улыбнулся:

– Верно, верно. Но я должен был представиться? Как выдогадываетесь, мы ищем подходы не только к вам. Кречет уже закольцован нашимилюдьми. Глава государства – особый случай. Кречет к вам прислушиваетсяособенно... Наши эксперты спешно прочли ваши труды, у них волосы встали дыбом.Вы в своих футурологических изысканиях зашли так далеко...

– Правда?

– Виктор Александрович, ваши работы опасны. Опасны темчто выглядят убедительно. Как выглядело убедительным сотни лет построениекоммунизма... до тех пор, пока наконец не попытались его построить. Кнесчастью, это случилось в России. Я патриот, Виктор Александрович, и тожепредпочел бы, чтобы его попытались построить в США! Тогда бы это они сейчаслизали нам ноги, а в своих валютных киосках меняли деревянные доллары на рубльдесять тысяч к одному. Ваши книги не переведены на английский?

– На англицский нет, – ответил я.

– Жаль... Иван Иванович, – обратился он ковторому, – может отстегем пару миллионов долларов на перевод и изданиетрудов господина Никольского в США. Массовым тиражом. Авось, клюнут, начнутэкспериментировать с экономикой, моралью, политикой...

Он улыбался, но в голосе звучала надежда. Я с некоторымсочувствием подумал, что он в самом деле патриот и дерется не ради денег. Денегуже нахапал, а то и просто приватизировал при перестройке пару-другую алмазныхили золотых приисков.

Иванов без улыбки покачал головой:

– Не пройдет.

– Деньги же есть!